В гостиницу возвратился только к вечеру. Обменявшись несколькими фразами с портье, поднялся к себе, сел на диван, развернул свежую газету, скользнул глазами по строчкам и незаметно для себя задремал. Очнулся, когда за окном уже сгущались сумерки, и вышел. Подозвав извозчика, назвал одну из окраинных улиц. Извозчик пробормотал, что путь дальний, обратно придется возвращаться пустым, потому как там живет одна голытьба, не привыкшая ездить, и заломил непомерную цену, причем потребовал деньги вперед. Фаркаши не стал торговаться. Всю дорогу извозчик недоверчиво оглядывался, как бы желая убедиться, не сбежал ли его пассажир, хотя деньги тот заплатил, как и договаривались, вперед.

Окраина имела почти сельский вид. Немногочисленные прохожие жались к обочине, провожая глазами редкий здесь фаэтон. Чтобы не привлекать внимания, Фаркаши попросил остановиться и пошел дальше пешком. Начало темнеть. Возле одного из домов — маленького, неприметного, он остановился, постучал в окно. Залаяла собака, во дворе появился молодой мужчина и осведомился, кто нужен. Прежде чем ответить, Фаркаши закурил, держа спичку так, чтобы можно было разглядеть лицо хозяина дома. Убедившись, что перед ним тот, фотографию которого ему показали в Центре, он произнес:

— Я от Петра Тимофеевича. Он сказал, у вас сдается комната.

— К сожалению, комната уже сдана, но я могу помочь, — последовал ответ.

Мужчина вышел из калитки, оглядел улицу, соседние дворы и пригласил Фаркаши в дом.

— Здравствуйте, товарищ! — он крепко пожал руку гостя и улыбнулся. Улыбка у него ясная, открытая. — Будем знакомы. Серджиу Блэнару.

— Иржи Мачек, в данном случае чешский коммерсант.

Осведомившись, есть ли еще кто-нибудь в доме и услышав в ответ, что жена с ребенком уехала к матери в село, Фаркаши перешел к делу.

— Вы знаете, что в вашем городе живут так называемые беженцы с той, советской стороны Днестра?

Серджиу закивал.

— Не только слышал, но и видел. Слоняются по городу. У нас каждый день о них говорят.

— А где это — у вас?

— Где? — с удивлением переспросил Блэнару. — Я же в железнодорожном депо работаю. И батя мой тоже там работал. Убили его они… в феврале восемнадцатого, я еще мальчишкой был, а все помню, будто вчера случилось. Много наших тогда полегло у «черного забора.» — Спохватившись, он виновато произнес: — Однако, что это я… Слушаю вас, товарищ!

— Что в депо говорят о людях, которые Днестр перешли?

— Всякое. Если кулак сбежал, то сюда ему и дорога, кулака в обиду не дадут, он же родной человек, а если победнее или совсем бедняк — тогда дело плохо. Жалеют их рабочие, те, которые сознательные. А некоторые рассуждают: у нас своих безработных девать некуда, а тут еще с той стороны. Ну а еще… — он заколебался, — слышал, будто на том берегу трудно живется, голодно. Всех, кто желает, кто нет — все равно в колхоз записывают. Перегибы у вас это называется. А в газетах чего только не пишут об этих беженцах. Да вы, верно, сами читали эту брехню. Мы, конечно, ведем разъяснительную работу.