— Каким образом? Я же всего лишь мелкий лавочник…

— Не скромничайте, Александр Васильевич. Начну с того, что вы в Кишиневе человек новый, не примелькавшийся, еще не расшифрованный вражеской агентурой. Скажу вам доверительно: Бессарабия кишит агентами третьего интернационала. От них вся смута. Иногда просто не знаешь, кто друг, кто предатель. Трудно стало работать, да и не с кем. Приходится иметь дело с подонками, отбросами рода человеческого, пьяницами, проходимцами и бог знает еще с кем. Всучат липу — глазом не моргнут, а потом приходится краснеть. Недаром говорят, что наша работа настолько грязная, что делать ее имеют право только самые честные люди, — с глубокомысленным видом изрек Тарлев. — И вы именно такой человек. Полковник генерального штаба — это звучит.

— Бывший полковник, господин Тарлев, как вы изволили выразиться, вставил Новосельцев.

— Извините, я не хотел вас обидеть. Ближе к делу. Нам нужны люди, на которых можно положиться. Вам, торговцу, приходится каждый день сталкиваться со многими, самыми разными людьми. Присматривайтесь к ним повнимательнее, завязывайте знакомства, ищите таких, кто пригоден для разведработы. Особый интерес представляют те, у кого остались родственники в Советском Союзе. Кстати, — как бы между прочим спросил он, — кто у вас там остался?

— Отец умер после октябрьского переворота, потом и матушка. Я еще в России тогда был. Младший брат жил в Севастополе, врач. Жена с сыном оставались в Петрограде. Она же питерская, женился, когда был слушателем академии. Первые годы переписывался с ними, а потом перестал писать, боялся повредить им письмами. В Париже до меня дошел слух, что забрала ее Чека как жену белого офицера. Ну а сын… — Он не окончил. — Словом, не знаю.

— Могу вас обрадовать, Александр Васильевич, — несколько торжественно объявил Тарлев. — Супруга ваша, Мария Григорьевна, так ее, кажется, зовут, на свободе, здорова и проживает по прежнему адресу вместе с сыном. О брате пока сказать ничего не могу.

Пораженный неожиданной новостью, Новосельцев растерянно молчал.

— Значит, Маша жива, — не веря услышанному, выдавил он. — А я думал, пустили… как они выражаются, в расход.

Ему очень хотелось верить, что все обстоит именно так, как говорит Тарлев, однако сомнения не исчезали. Откуда, собственно, Тарлеву знать о его близких, тем более, что он никогда ему о родственниках не рассказывал. «Зато говорил Федоровскому, — вспомнил Новосельцев. — Значит, тот все передал».

— Я очень хотел бы верить вашим словам, господин Тарлев, — ровным голосом произнес Новосельцев. — Однако насколько достоверны эти сведения? Если, конечно, не секрет.