Пусть уж лучше он один несет эту тяжесть…

Сейчас Антону Матвеевичу мучительно стыдно вспоминать, что ему показалось, как, выслушав гнусное предложение «монтера», сын поколебался. Черта с два! Эта сволочь еще узнает, кто такие Сенченки…

Да разве Сенченки одни!

И снова Антон Матвеевич то с тревогой поглядывал на часы, то подходил к окну. Нет. Василия не оставят в беде. И старик вспомнил, как сразу же после визита «монтера» они вместе с сыном пошли именно туда, где охраняют жизнь советских людей, спокойствие Советской страны.

Каким душевным человеком оказался этот товарищ Важенцев! И какая беда, что он не нашел в себе ума прийти туда раньше…

Неужто струсил за свою старую шкуру? Нет, не это. За сына испугался… В самое больное место ударили, подлецы. Но и этого не надо было бояться. Поняли бы, разобрались… А теперь и мучайся… Ведь Василию пришлось сунуться прямо зверю в пасть.

И кто знает, чем все это кончится?..

— Рыбу удить? — робко переспросила Мария Кузьминична. — То-то Вася удочку взял…

Василий и Людмила появились в дверях внезапно.

— Боже ж мий! Да ось воны наши рыболовы! — всплеснув руками, радостно воскликнула Мария Кузьминична, как всегда в минуты волнения переходя на украинский язык.

— Ну, что же, поймали? — так и подался вперед отец.

— Да, не сорвалось! — сказал запыленный, усталый, но сияющий Василий.

Хотя беглый взгляд Марии Кузьминичны не обнаружил в «авоське» ничего, даже приблизительно подходящего для доброй наваристой ухи, она воздержалась от ненужных вопросов. Но зато, уединившись с отцом в кабинете, Василий рассказал обо всех сегодняшних событиях с того момента, как он с женой вышел из поезда на станции Глебовка, до встречи на шоссе с «ремонтными рабочими».

А за этой внешней канвой было нечто самое для него сокровенное, чему он еще не нашел достаточно полновесных слов.

Антон Матвеевич слушал.

— От, здорово! Говорил, что те собаки ще узнают, хто такие Сенченки! — изредка перебивал он рассказ сына.

Особенно восхитил его один эпизод.

— И Людмила! С пистолетом!

Весь облик старика преобразился — даже рыжеватые усы, казалось, приобрели былую лихую воинственность.

— Так я ж всегда говорил, что она герой, что она себя еще покажет, — прощая невестке все грехи — прошлые, настоящие и даже будущие, — восклицал старик.