Я нацарапал номер на клочке от пачки сигарет и протянул бумажку мужичку.
— Скажешь, Зыкин ждет… Скажешь, что все очень серьезно… Скажешь…
— Ладно, — пообещал чернявый. — Скажу уж…
— И ни с кем не болтай, — предупредил я. — Позвонишь, сразу шагай обратно. Разговор к тебе есть…
Он ушел, а я стал думать, как ко всему этому отнесется Бурмистров. От него не отобьешься лукавой фразочкой о том, что от случайностей никто не застрахован. Странно, что я об этом думал в то самое время, когда за спиной у меня лежал мертвый Витя Лютиков. Странно, но я думал об этом. И еще об альбоме. Я вспомнил, что мне мерещилось, когда я смотрел на этот альбом. В квартире Астахова на прикроватной тумбе валялась раскрытая книжка в черном коленкоровом переплете. Старинная книжка с оторванным титульным листом. Неизвестный мне автор повествовал о приключениях какого-то капитана Хватова, который шлялся по городам и весям далекой Индии в паре с ручным гепардом и не то искал, не то старался забыть свою возлюбленную. Попутно он пугал местных раджей и делал еще что-то, что трудно было понять с маху. Да и не нужно было, вероятно, потому что ни капитан Хватов, ни его гепард явно не стыковались с тем, что произошло в квартире Астахова. А вот книжка и альбом стыковались. В книжке вместо закладки лежала фотография с картонной подложкой. Со снимка смотрела красивая женщина, а надпись на подложке извещала, что дама эта снималась в фотоателье В. Е. Коркина в С. — Петербурге, на Невском проспекте.
Увидев альбом, я подумал о фотографии…
Мужичок вернулся минут через десять и присел рядом со мной на крылечке.
— Ты не заметил, — спросил я, — кто выходил отсюда?
— Работал я, — сказал он, подумав. — Но вроде девка какая-то выбегала.
— Давно?
— Да, может, с час будет. Или меньше чуток… Работал я…
— Ты вспомни хорошенько, — попросил я. — Может, знаешь ее… Нужно это, понимаешь?
— Чего ж не понять. Только не глядел я… Пробежало что-то, это верно, помню. А знаю не знаю, этого не скажу. Ходят к нему всякие. И девки, бывает, ночуют.
Он помолчал, потом спросил осторожно:
— Можно, я на Витьку погляжу?
— Наглядишься еще, — пообещал я. — Родителей его знаешь?
— Здороваемся… Люди как люди. Без рогов…
— Давно они тут?
— Годов двадцать. Витьку-то, покойника, я вот таким помню.
Он показал рукой, каким он помнит Витьку. Отзывался он о Витьке как-то пренебрежительно.