— И что же? — спросил он.

Я закусил губу и посмотрел в окно. Мотор внизу чихнул в последний раз и заглох. Чубатому мотористу надоело, видимо, возиться с упрямым механизмом, и он, вытерев руки ветошью, вразвалку двинулся через улицу в сквер. Там бухнулся на траву возле продавщицы мороженого, и они весело заговорили. Слов я не слышал, но догадаться, о чем разговор, было нетрудно: в сквере расцветала любовь.

— И что же? — повторил Бурмистров.

— Ничего, — сказал я, отворачиваясь от окна. — Альбом перекочевал от Астахова к Лютикову, а третье лицо…

— Ну, ну, — буркнул Бурмистров не то поощрительно, не то иронически. — И третье лицо…

— Похоже на шантаж, — сказал я, подумав.

— Н-да, — протянул Бурмистров. — Немного… Тобой, между прочим, Лаврухин сегодня интересовался. Жить, говорит, без Зыкина не могу. Я ему Петра придал, а он говорит — мало. Девушка у него на примете есть, твоя знакомая, кстати… Нет желания прогуляться на свидание?

И я пошел на свидание. Я прошел через сквер мимо синего комбинезона и белого халатика. Они нахально обнимались, и я подумал, что халату сегодня не миновать стирки. Под навесом на автобусной остановке томился Петя Саватеев. Увидев меня, он страшно обрадовался и опрокинул на мою многострадальную голову целый ушат новых умозаключений. Возражать не хотелось, и я не особенно огорчился, когда Петя укатил по своему маршруту. Петя уехал на почту, чтобы потолковать там об отце той самой Лиры Федоровны, которая за два дня до гибели Астахова отправилась отдыхать в «Массандру». Поскольку эта женщина оказывалась важной свидетельницей, в Ялту был послан запрос. Ответ был таким, что… В общем выяснилось, что Лира Федоровна уехала из Ялты, не прожив в «Массандре» и одного дня. Прибыла она туда утром в понедельник, а вечером вызвала такси и покинула город. Шофера разыскала ялтинская милиция. Он сказал, что метрах в трехстах от «Массандры» в машину сел еще пассажир, худощавый брюнет среднего роста. Остановить машину попросила сама женщина, когда увидела этого человека. Высадились они в Симферополе, на вокзале. Что было дальше, шофер не знал, о чем говорили пассажиры в дороге, ответить не мог, потому что беседовали они очень тихо. А на столике в палате, отведенной Лире Федоровне, лежала телеграмма, текст которой гласил: «ЗАОЗЕРСКА — ЯЛТУ — НАУМОВОЙ — ВОЗВРАЩАЙСЯ — НИКОЛАЙ УМЕР — КАЗАКОВ».

Но она в Заозерск не возвратилась. Астахова хоронили без нее.

С телеграммой же выходило вообще черт знает что. В ней было обозначено время отправления: понедельник, три часа дня. Получалось, что в три часа дня папа Лиры — Федор Васильевич Казаков — уже был осведомлен о смерти Астахова. Я в это время впускал в астаховскую квартиру Валю Цыбину, а Казаков отправлял телеграмму дочке, по мужу — Наумовой. Заозерск не какой-то там заштатный поселок, в котором новости разносятся чуть ли не мгновенно. Заозерск — город с трехсотпятидесятитысячным населением. Случайность? Едва ли… Вероятнее всего кто-то поспешил известить Казакова о смерти Астахова. Петя Саватеев на этот счет придерживался особого мнения, но его предположение о том, что «сам Казаков свободно мог…», было чересчур смелым и скоропалительным. Об этом я и сказал Пете на автобусной остановке. Попутно я посоветовал Пете не уподобляться счетно-решающему устройству, запрограммированному на разгадывание кроссвордов. Но боюсь, что он меня не понял. Мальчик он неглупый, однако, мне кажется, излишне восторженный. Впрочем, все мы в свое время были мальчиками…