Мог… И телеграмму Лире он мог послать… Зачем только ему понадобилось текст на чужой машинке печатать? Дома у Казаковых своя машинка стоит: Тамара Михайловна из нее малую добавку к пенсии выколачивает.
Свою ведь подпись на бланке ставишь. Зачем же к дяде бежать?
Наумов наклонил красный стеклянный кувшин над стаканом. То ли рука у него дрожала, то ли движение было резким, не знаю, но вода выплеснулась на стол и растеклась лужицей в угрожающей близости к рукописи. Доцент отодвинул бумаги на край стола, выпил воду, вернул стакан на поднос и сердито уставился на меня.
— Гнусный фарс, — пробормотал он. — Какая женщина? Сегодня вы женщину придумали, а завтра станете обвинять меня в убийстве…
— До этого не дойдет, Василий Петрович, — сказал я. — Тут у вас стальное алиби…
— Вот именно, — хмуро произнес доцент. — Алиби у меня стальное. Это, знаете ли, как-то утешает…
Он нехорошо усмехнулся.
— Да, — продолжал я. — Такие вот пироги, Василий Петрович. Алиби у вас несомненное. Но хоть круть-верть, хоть верть-круть, а дыма без огня, как утверждает ваша бывшая теща, не бывает. Как это ни парадоксально звучит, но к убийству вы имеете некоторое отношение.
— Я отказываюсь понимать вас…
— Есть такая штука, — сказал я, — которая называется тайной следствия. Поэтому я не могу сообщить вам тех сведений, которыми мы располагаем на сегодняшний день. Скажу только: вопрос о том, была ли у вас женщина, я не с потолка снял. Вы по-прежнему отвечаете на него отрицательно?
— Безусловно, — хмыкнул доцент. — А вы хотели бы услышать положительный ответ?
— В этом случае, — сказал я, — некоторые факты получили бы объяснение, а поступки — мотивировки, которые можно было бы счесть убедительными. Отрицая женщину, вы автоматически разрушаете показания свидетелей и одновременно превращаете себя в персонаж, крайне занимательный для следствия.
— Не понимаю.
Я не стал углубляться в детали. Дознание — процесс активный, двусторонний; так сказать, с обратной связью. Наши поступки и наши слова, когда мы ведем дознание, вызывают сплошь и рядом ответные действия. Намекни я на анонимки — Наумову, чего доброго, захотелось бы поговорить с женой и тещей, а это в мои расчеты не входило. Поэтому я оставил вопрос открытым, а серую папку протянул доценту.
— Во-первых, проверьте, все ли тут на месте…
— А во-вторых? — спросил он, кладя папку на стол.
— Вы говорили, — сказал я, — что неприятности в семье начались вскоре после того, как вы вновь вернулись к дневниковой записи Бакуева: «Сход. к К. Акт. театра. Год рожд. дев. пятый». Он кивнул.