— Чин, — сказал я. — Десятый класс, на единицу ниже титулярного советника.

Лаврухин отложил купчую и пробормотал:

— Он был титулярный советник, она — генеральская дочь. Возможна такая ситуация?

— Описывалась классиками, — подтвердил я. Только…

— Что только?

Я продолжил цитату, изложив существо дела своими словами.

— Ну а если не прогнала? — спросил Лаврухин. — Какие тут возникают варианты?

— Самые разные. От преступления и до… Медицина тогда, кажется, еще не все могла…

— В этом смысле да. Но ведь чушь все это, Зыкин, если подумать. Годы прошли, десятки лет. Если и было «ничье дитя», так и оно давно в могиле. Не та подоплека у дела, не та…

— У «ничейного дитяти» тоже дети могли быть, — сказал я.

— А где они? — хмыкнул Лаврухин. — Генеалогия всех фигурантов — вот она. — Он похлопал рукой по стопке папок. — До третьего колена.

— Живых, — сказал я.

— И мертвых тоже. Не всех, конечно. Но… А ты о ком думаешь?

— У Бакуева занятная биография, — сказал я. — И заварушка с коллекцией с него началась.

— Не было у Бакуева ни детей, ни чертей, — проворчал Лаврухин. — Скажи лучше, что с купчей будем делать? Может, Наумову покажем?

Он повертел в руках фото Лиры Федоровны, прислонил его к чернильнице, потом взялся за купчую. Свернул листок трубочкой, посмотрел сквозь нее на фотографию, затем разгладил ладонью бумагу и придавил к столешнице тяжелым мраморным пресс-папье. Я молча следил за его манипуляциями. Мне хотелось понять, что они означают, но понять было затруднительно, и я решил подождать объяснений. Наконец Лаврухин медленно произнес:

— Расползается дельце-то, Зыкин. Не уходим ли мы с тобой от убийства?

— Прокурор говорит? — спросил я.

— Намекает. А у нас с тобой, Зыкин, не на все вопросы ответы есть.

— Еще бы, — хмыкнул я. — Если бы они были…