— Но я… в общем-то… — мямлил Томаш, не соображая, что ответить. — Конечно, это для меня большая честь и… безусловно, я хотел бы его принять. Но дело в том, что я не уверен, можно ли… как сказать? — возможно ли, в принципе, продолжить этот проект.

По лицу главы фонда было видно, насколько его удивила реакция историка. Даже могучие брови задрожали.

— Как же так? Что значит «возможно ли»? Вы что имеете в виду?

Томаш не знал, с какого момента имело смысл начать объяснение. Попробовал найти поддержку у доктора Кошет, адресовав «немой вопрос», но та осталась равнодушной к его взгляду. Тогда он решил идти напрямик. Вероятно, это не лучшее время для неприятных откровений, но раз до сих пор никто не осмелился рассказать Арпаду Аркану всю правду без утайки, придется ему взять на себя эту неблагодарную миссию.

Он крепко, насколько мог при своей «безрукости», сжал ладонь президента, словно призывая его крепиться, и заглянул в глаза.

— Я, по-видимому, должен вам кое-что сказать, — предупредил он в профилактических целях. — Сказать нечто… неприятное. Даже не знаю, как начать…

Эта фраза прозвучала настолько серьезно, что у главы фонда даже глаза округлились от предчувствия чего-то страшного.

— Как? Что происходит? — он заерзал на своей каталке.

Томаш сглотнул слюну от важности момента, но решил, что, несмотря и вопреки, следует идти до конца. Таков его долг.

— «Проект Иешуа» больше невозможен, — он опустил глаза, чувствуя себя неловко от того, что именно ему довелось сообщить такую трагическую весть. — Мне очень жаль, но…

— Почему же? Что, собственно, произошло?

Историк набрал в грудь побольше воздуха, пытаясь приумножить запасы своей смелости. Ведь так неприятно ощущать, что своими словами ты вынужден разрушить мечту всей жизни своего собеседника.

— Помните пробирку с генетическим материалом Иисуса?

— Еще бы! Конечно! В ней, можно сказать, вся суть и соль данного проекта! Ведь это ДНК позволит нам клонировать Иисуса, вернуть его на землю нашу! — и, прищурив глаза, израильтянин добавил: — А почему вы вспомнили о ней?

Томаш хотел посмотреть в лицо Арпаду Аркану, но не отважился. То, что он собирался сказать дальше, должно было стать слишком тяжелым и даже жестоким ударом. Мелькнула идея, а не перенести ли продолжение этой беседы на потом, на послеоперационный период? Однако он тут же отбросил эту трусливую мыслишку: чему быть, того не миновать. Надо было идти до конца.

— Эта пробирка уничтожена.

В палате наступила тишина. Даже фельдшеры, до того обсуждавшие вполголоса какие-то свои вопросы, замолчали, затаив дыхание.