– А из вашего рассказа интересная картина вырисовывается, – он нарушил молчание, лишь въехав во двор. – Главное, что смысл в нем есть, но какой-то он… неполный, что ли… Кого спасать-то будем?

– Девушку.

– Ну, девушку спасать – это занятие благородное, – согласился Муромцев, паркуясь. – Хорошая, наверное, девушка, если вас так с места сорвало-то?

– Хорошая.

Только упрямая, как ослица. И безголовая слегка.

– Значит, не все в сделки упирается, а? Квартира какая?

Далматов назвал номер.

Было все спокойно вокруг. Подозрительно даже спокойно. Машина во дворе. Зелень. Клумбы. Милый старый дом. Белье, кем-то неосмотрительно оставленное на балконе.

– Подкрепление вызывать? – Муромцев разблокировал замок на дверце. – Или сами справимся?

– Понятия не имею.

Далматов привык справляться сам, но сейчас – другое дело.

Поднимались они по лестнице бегом, и массивная фигура Муромцева заполнила собою проем. Нужная дверь была приоткрыта.

– Стоять! – рявкнул Муромцев, протискиваясь в слишком узкую для него щель. – Эй, есть кто дома?

Не ответили.

Квартира не выглядела заброшенной, напротив, здесь жили и прочно проросли корнями вещей в пространство, бережно сохраняя саму историю дома в строках кружевных салфеток, вязаных половичков, в копеечных сувенирах.

Комнаты – две. Одна заперта. Вторая – открыта.

– Не лезь! – окрик Далматова не останавливает его.

Шторы сомкнуты. Ночник горит над изголовьем кровати. В кровати лежит женщина, чье лицо Далматову знакомо. Анна. Ее зовут Анна. И она – из тех, кто работает в «Оракуле».

– Да чтоб тебя! – Муромцев вынимает из рук Анны газету и прижимает пальцы к ее шее. Бесполезно. Анна мертва, и умерла она не так давно. На сгибе локтя – характерная отметина. Жгут и шприц – тут же, рядом.

Самоубийство.