Лера сказала себе, что ни за какие деньги не станет ввязываться в очередную Полинкину авантюру.

– Вера… Вера-Верочка-Веруня.

Она была удручающе некрасива. И Лера, глянув в бледное лицо с выпученными глазами, с тонкими вялыми губами и мужским подбородком, оторопела.

– Я… я не думала… ваши работы.

Она забыла текст. Испугалась, что вот сейчас эта женщина догадается об обмане, станет кричать и вышвырнет Леру из своего роскошного дома. А потом и Полину… Полина не простит.

Она стоит в дверях, такая чужая в строгом сером платье. Гладко зачесанные волосы и очки в роговой оправе делают Полину старше, строже. А брошь-камея, скрепляющая кружевной воротничок, придает облику оттенок изысканный.

Брошь родом из той, другой квартиры.

– Мне хотелось бы взглянуть еще раз на ваши работы, – сказала Лера, взяв себя в руки. – Вы… вы, пожалуйста, извините… я сама… я вот немного рисую. Просто рисую. Карандашом.

– Углем. – А голос мягкий и тихий.

– Карандашом. У меня нет угля, – Лера виновато потупилась. Она смотрела на Верины руки с короткими ноготками под коркой лака, на широкие запястья, на рукава и мужские запонки… – Я была на выставке. Мне очень понравились ваши работы. Очень! В них есть… есть душа. Вот.

– Неправда. Полина, сделайте нам… ничего не делайте. Пойдите погуляйте куда-нибудь.

И Полина вышла.

– Мне она тоже не нравится, – Вера коснулась обмотанной шарфом шеи. – Не знаю, почему. Есть в ней что-то… змеиное.

И Лера робко кивнула: да, есть.

– Она тебя привела? Не лги.

– Да.

– Она думает, что мне нужно общение. С кем-нибудь. Может быть, права. Ты подойдешь. Оставайся. Ей не говори, что я знаю.

Страх отступил, и Лера увидела женщину, уставшую, больную, которая держалась из последних сил.

– Пошли, я покажу тебе мои последние работы. Ты любишь ящериц?

– Не очень.