– Не знаю, – честно ответила Саломея. – Я думаю, что зря. Но запределье иногда… совсем забирает людей.

Дом был пуст. От входной двери протянулась вереница вещей. Аккуратно разложенные рубашки, брюки, юбки, лиловый бюстгальтер с бабочкой и кокетливые шелковые трусики. Дохлыми змеями свисали чулки с люстры, а в чаше фонтана блестели украшения и золотистые фантики конфет.

– По-моему, надо звонить в полицию, – сказала Саломея, переступив через пушистый ком шубы. – Скажи, что здесь опять готовится убийство.

Она поднималась по этой цепочке из чужой одежды, где перемешалось дорогое и дешевое, мужское и женское, нарядное и не очень. И, поднявшись на второй этаж, Саломея двинулась по коридору.

Что-то в этой картине безумия смущало ее.

Слишком аккуратно? Пожалуй. Театральные подмостки с тщательно подготовленными декорациями, со светотенями, привязанными на поводок умелого оператора.

Перевернутая мебель.

Щепки.

Топор, вонзившийся в стену. Кровь. Настоящая. Свежая. И тянется, тянется цепочкой. Ведет за собой. Капли – темные звездочки на светлом полу. Иногда – запятые. Реже – длинные тонкие мазки.

– Он не спешил, – Саломея опустилась на колени, чтобы получше разглядеть капли. – Посмотри, видишь форма округлая, значит, человек стоял. А вот тут он шел, но медленно. А тут – быстрее.

Точки-тире. Азбука Морзе, которую легко читать, зная шифр.

– Почему он не спешил?

– Сил не было? – Олег держался рядом. Он нервничал, но держался, и это было хорошо, потому что Саломее некогда было бы возиться с чужой истерикой.

– Дорожка ровная. И крупных потеков нет. Он держался на ногах уверенно. Я думаю, что ему было нужно оставить след. Для нас.

Запределье волновалось. Граница натянулась до предела и грозила лопнуть. Тогда оба мира столкнутся снова. Внезапно и громко загомонили голуби. Птицы беспокоились. Голоса их звучали громко и даже чересчур громко для птичьих.

Саломея повернулась к Олегу и приложила палец к губам. Олег кивнул. Он стоял спокойно, только кулаки разжимал и сжимал, разжимал и сжимал.

Но как ударишь призрачного голубя?

Птицы ворковали, взлетали, оглушительно хлопая крыльями, исчезали, возвращая дому тишину, и вновь взрывали ее голосами.

– Запись, – сказала Саломея. – Слышите?