Она склоняется надо мной, но я не вижу лица.

– Все хорошо, милый, – говорит она. Из ее рта сыплется раскаленный песок.

Я улыбаюсь.

Я смотрю на голубей, взлетающих над домом. Чертова стая облаком черных крапинок несется по багровому небу.

Вместо эпилога

Вместо эпилога

Октябрь дымил кострами. Сероватый, будто пропыленный, воздух был густым и сладким. Плакали журавли, кружили над полями, но не улетали, как будто крепки были цепи, привязавшие их к этой земле и дому, на ней стоящему.

Осенью горгульи мерзли. Их морды скривились, будто готовы были заплакать от огорчения и тоски, скорого одиночества и внутренней пустоты. Горгульи следили за грузчиками, и те, чувствуя взгляды, спешили работать.

Машины шли к дому вереницей, останавливались у парадного входа, принимая мебель, дубовые панели, мраморные плиты, светильники… Отдельно выносили коробки с мелочью, которую там, в доме, упаковывали в хрустящую бумагу и укладывали в соломенные коконы. Гобелены скатывались, картины паковались вместе с рамами и перевязывались бечевкой.

Дом страдал. Саломея ощущала его боль, живую, явную, и, спеша утешить, шептала стенам обещания, что они ненадолго останутся одинокими.

Олег сказал, что покупатель есть и что денег дает немного, но и это хорошо – репутация у места не та. Саломея видела этого самого покупателя – невысокого человечка с желтоватой кожей и привычкой ковыряться в носу. Он приезжал трижды и всякий раз дотошно осматривал свое приобретение. Еще он привез экстрасенса и батюшку, которые косились друг на друга, но не спешили возражать против подобного соседства, предпочитая выполнять работу по-своему.

Запределье спало. И Саломея не стала бы загадывать на то, что сон этот будет долог и крепок. Для всех было бы лучше убить дом, но этот совет Саломеи не приняли.

– Все закончилось, – сказал Олег, и Кира, спрятавшаяся за его плечом, кивнула.

– Все закончилось уже, – прошелестела Тамара, которая, пусть и оправилась от ранения, но была еще очень слаба. – А мне нужны деньги. Очень. Мне с квартирой разбираться и… вообще.

И никто не решился оспорить это ее право.

Запределье в очередной раз изменило людей, связав их друг с другом навечно, пусть даже сейчас эти связи кажутся зыбкими.

Кира. Лешка. Олег. Тамара с ее восковой бледностью, впавшими щеками и по-старчески редкими сухими волосами. Тамара заплетает их в косицу, и становится похожей на престарелую гимназистку. Облик ее вызывает жалость, и Кира спешит помогать. А Олег, пусть и держится в отдалении, но никогда не бросит этих троих. Чувство долга? Извращенная любовь к остаткам чужой семьи?