Прятаться.
Он услышал глухой стук, который, по мере того как он слушал, стал влажным, словно кто-то колотил резиновой перчаткой по бревну. Папа начал медленно пятиться, остановившись вместе со звуком. Он извлек пистолет и приготовился, прислушиваясь к малейшему движению в деревьях.
Наступившая тишина сказала ему, что Айзека больше нет. Теперь он один, не считая Кралла и Люка, которых никто не видел с тех пор, как появились койоты. Кто знает, может, и они потеряны.
Нужно уходить. Скверна подступала со всех сторон. Теперь он чувствовал их, даже думал, что видел мелькающие силуэты за деревьями. И он их чуял – терпкая вонь отравленной плоти. Запах становился все сильнее, и он уже повернулся кругом, всюду замечая их горящие янтарные глаза, с насмешкой наблюдающие из самых густых теней.
Надо уходить – но уходить было некуда.
– Папа, – раздался голос, и, вздрогнув, он развернулся, прицелившись в деревья. От нескольких сосен отделилась тень. – Это я.
– Люк?
– Да.
Папа не опустил оружия.
– Где твой брат?
– Они мертвы, Папа. Все. Их достали койоты. Айзека тоже. Я прятался на другом конце луга, ждал вас. Видал, как его поймали. Но я нашел эту сволочь. Он связанный, дожидается тебя.
Папа не шевелился. Ему хотелось верить словам Люка, но история их отношений говорила, что ему следовало бояться вовсе не койота, а собственного сына, который должен был переродиться, но воспротивился этому, как всю жизнь противился приказам Папы.
– Ты мне врешь, парень? – спросил он, взвел курок и прицелился в Люка.
– Зачем мне врать?
– Ты переменился. Переменился после того, как вышел из утробы Мамы, вот тока не так, как мы хотели – как
– Еще как переменился, – ответил Люк и отступил в деревья. – Я увидал свет.
– Ну, – сказал Папа, облизывая губы, – это же хорошо, да?
– Еще как. Обидно, не увидал его раньше.
– Это все они, Люк. Это все