Светлый фон
Сейди кивает. Она знает, что я в больнице поначалу лишь делала вид, что принимаю лекарства. Но врачам это в конце концов стало известно. Какая-то хитроумная медсестра решила, что сможет вывести меня на чистую воду. И смогла. Но потом я все равно принимала их таблетки не очень долго – ровно столько, сколько было нужно для того, чтобы они поверили, что лекарства подействовали.

– И что теперь?

И что теперь?

– Не знаю. Снова начать ходить в школу в этом учебном году – уже слишком поздно. Папа говорит, что я смогу возобновить учебу в следующем году – после того, как мне полегчает. Но не в этой школе. Может быть, в колледже. Я хочу начать все с нуля. Я не хочу быть среди людей, которые знают о том, что со мной произошло.

Не знаю. Снова начать ходить в школу в этом учебном году – уже слишком поздно. Папа говорит, что я смогу возобновить учебу в следующем году – после того, как мне полегчает. Но не в этой школе. Может быть, в колледже. Я хочу начать все с нуля. Я не хочу быть среди людей, которые знают о том, что со мной произошло.

Она кивает.

Она кивает.

– Может, ты могла бы пойти в Колдердейлский колледж? Придумаешь что-нибудь про себя и расскажешь там другим учащимся. Никто про тебя ничего не узнает.

Может, ты могла бы пойти в Колдердейлский колледж? Придумаешь что-нибудь про себя и расскажешь там другим учащимся. Никто про тебя ничего не узнает.

Она права. Я размышляю над тем, что любые друзья, которых я заведу себе там или где-нибудь позднее, будут уже не такими, какие были у меня раньше. Старые друзья знают меня такой, какая я есть, а новые друзья будут знать обо мне только то немногое, что я позволю им обо мне знать.

Она права. Я размышляю над тем, что любые друзья, которых я заведу себе там или где-нибудь позднее, будут уже не такими, какие были у меня раньше. Старые друзья знают меня такой, какая я есть, а новые друзья будут знать обо мне только то немногое, что я позволю им обо мне знать.

Мой взгляд останавливается на стоящей на прикроватном столике фотографии, на которой запечатлены мы вдвоем с мамой. Мы на ней обхватили друг друга руками и смеемся. Я уже даже не помню, из-за чего мы тогда смеялись. Жаль, что не помню.

Мой взгляд останавливается на стоящей на прикроватном столике фотографии, на которой запечатлены мы вдвоем с мамой. Мы на ней обхватили друг друга руками и смеемся. Я уже даже не помню, из-за чего мы тогда смеялись. Жаль, что не помню.

– Она гордилась бы тобой, Джесс, – говорит Сейди.

Она гордилась бы тобой, Джесс, говорит Сейди.

– По поводу чего? Того, что я впадаю в слабоумие и треплю вам всем нервы?