Алька не прислушивалась к ласковому журчанию бабушкиных речей. Просто наслаждалась теплом и уютом, хлебала горячий бульон из пузатой чашки и жалела себя…

Нет. Не так. Не себя нынешнюю она жалела, а ту которой станет со временем: грустную, старую и одинокую. Алька ни на минуту не сомневалась, что именно такой она и станет. В ней, нынешней, была только печаль. Сладкая и томительная с горьким привкусом утраты. Печаль которую хочется сохранить как память о счастье…

— Блинчики мои ему очень нравятся. На днях с вишней делала. Так он сказал что ни на том, ни на этом свете ничего более вкусного не пробовал.

— На том свете блинчики не пекут, — вздохнула Алька, вспоминая свои неудачные попытки.

— Он так и сказал, что не пекут, но рецепт записал и сказал что своей мамаше передаст. Она у него обожает всякие новые блюда пробовать.

— Знаем мы этих мамаш. Потенциальных невесток они на зуб любят пробовать…

— Ну за чем ты так. Он сказал, что ты его мамаше понравилась.

— Кто он? Какой мамаше? Что-то не припомню я чтобы меня с мамашами знакомили.

— Ну не знаю. За что купила, за то и продаю. Сказал, что знакомы…

— Да о ком ты? Из редакции кто-то заходил? Не Стёпкой ли зовут случайно?

— Нет. Точно не Стёпкой. На „А“ начинается. Красивый такой, вежливый.

— Владислав Сергеевич? — Не поверила Алька.

— Какой ещё Владислав Сергеевич! — бабушка с досадой хлопнула на стол тарелку так, что блинчик подскочил, — Я же говорю, что на „А“. Ты что, уже забыла своего ухажёра? А я думала что у вас уже всё сговорено.

— Бабушка, о ком ты? Я никого на букву „А“ не знаю… — с досадой выпалила Алька и зависла.

Как не знает.

Знает.

Одного единственного на „А“ знает.

Но это ерунда какая-то.

Такого просто быть не может.

— И давно ты с этим на „А“ знакома? — подозрительно щурясь спросила Алька у бабушки.