Светлый фон
Правда об обмане раскрылась моему отцу вскоре после того, как Елизавета взошла на трон. Он был вызван к новоиспеченной королеве и застал ее в покоях одну. Ей в ту пору было двадцать пять лет. До этого она долгие годы одевалась как монахиня и пребывала в тени; все внимание доставалось ее брату Эдуарду, сестре Марии, а также многочисленным женам и фавориткам ее отца. Она уже свыклась с мыслью о своем забвении. И вот теперь Елизавета была королевой. В тот день она стояла уже исполненная величия, и взор ее был повелевающим взором монарха. Перстни, кружева, жемчуга, винно-огненная игра каменьев, атласа и бархата – все это усиливало ее царственное положение. Волосы ее были желтовато-рыжие, кожа белая, как мука. Глубоко посаженные глаза смотрели с властной непререкаемостью.

«Милорд Сесил, – молвила она, – вы человек, которого мы извечно ценили за вашу мудрость и проницательность».

«Милорд Сесил, – молвила она, – вы человек, которого мы извечно ценили за вашу мудрость и проницательность».

Мой отец замер в почтительном поклоне.

Мой отец замер в почтительном поклоне.

«Нам угодно назначить вас к себе на службу государственным секретарем. Мы не сомневаемся, что служить нам вы будете верой и правдой. Но вначале есть нечто, что мы должны обсудить».

«Нам угодно назначить вас к себе на службу государственным секретарем. Мы не сомневаемся, что служить нам вы будете верой и правдой. Но вначале есть нечто, что мы должны обсудить».

Так в разговоре выявилась правда о самозванце, объясняющая все, что я изложил выше. Отец мой слушал со свойственным ему терпением, понимая, сколь уникальная возможность ему открывается. Этот человек тюдоровской крови, но по рождению не призванный править, был теперь королевой. Однако правды об этом – правды истинной – не знал никто, кроме леди Эшли и Томаса Перри. Изобличить самозванца значило повергнуть королевство в пучину гражданской войны. К пустующему трону тут же потянется множество алчущих рук, а это путь в никуда. Вместе с тем все минувшие двенадцать лет, что человек этот существовал в обличии женщины, никто не являл собой столь небывалой, поистине государственной мудрости. Он фактически сделал себя Елизаветой Тюдор, стал ею во всех отношениях. Для моего отца это значило навсегда связать себя с этим монархом, до конца своих и его дней. И предлагалась сейчас не служба, не положение при дворе, но пожизненное партнерство, скрепленное великим обманом.

Так в разговоре выявилась правда о самозванце, объясняющая все, что я изложил выше. Отец мой слушал со свойственным ему терпением, понимая, сколь уникальная возможность ему открывается. Этот человек тюдоровской крови, но по рождению не призванный править, был теперь королевой. Однако правды об этом – правды