У этого типа своеобразное чувство юмора.

Дождь все идет, окна фургона залеплены грязью; впрочем, они так малы, что через них едва ли вышло бы полюбоваться пейзажем.

Это не увеселительная прогулка. Всего лишь увольнительная на день, под должной охраной.

Наконец они прибывают в пункт назначения, двери фургона открываются. Первое, что видит Рафаэль, — направленный на него оружейный ствол.

Он колеблется. Впрочем, у него нет выбора. Он должен туда пойти, отступать некуда.

— Вы можете снять с меня наручники? — спрашивает он.

Он едва ли надеется, что его просьбу услышат, но не может не попытаться.

— Это невозможно, — отвечает старший по званию. — А теперь выходите.

Четверо жандармов конвоируют его по аллее. Двое держат оружие на изготовку.

Рафаэлю еще повезло: его охраняют простые жандармы, а не звери из спецназа Национальной жандармерии.

Они подъехали на фургоне к самому кладбищу, можно сказать, незаметно.

Тут Рафаэлю снова везет: похороны еще идут, а ведь они могли бы приехать слишком поздно.

Ему не разрешили проводить Энтони в последний путь, не позволили держать за руку мать на ее смертном одре. Но он хотел присутствовать хотя бы на ее погребении.

Грабитель чувствует сильнейшее головокружение. Он так долго не выходил из тюрьмы, из заключения.

Он поднимает взгляд к небу. Он так долго его не видел…

Его внимание привлекает небольшая группа людей возле семейного склепа. Здесь покоятся их предки по материнской линии. Он замечает спину своего брата. И в какой-то момент надеется, что среди этих людей окажется его отец. Как он надеялся на это в каждый тягостный момент своей жизни.

Внезапно лица людей оборачиваются к нему, по толпе пробегает шепоток.

Вильям не говорит ничего. Он делает несколько шагов, заключает Рафаэля в объятия:

— Она не страдала, будь спокоен.

— Спасибо, Вилли.