Эллен кивнула.

– Надеюсь, это будет красивая церемония, – услышала она собственные слова, сказанные за неимением лучшего. – Но знай, это был не тренер по теннису.

– Наша семья сегодня уже встречалась с твоими коллегами. Надеюсь, они уважительно почтут память о Люкке. – Он поправил галстук.

– Без сомнения. – Эллен попыталась сказать убедительно.

Харальд кивал чаще, чем надо, словно пытался оправдаться, что они пригласили прессу на панихиду.

Эллен проводила его взглядом, когда он проследовал к алтарю.

Хлоя уже уселась на самый первый ряд, как будто была девочке ближе всех.

Эгоизм.

В дверях появился пожилой господин.

Папа Харальда. Они были поразительно похожи – Эллен узнала его по портрету в доме Харальда.

Он труси́л, почти волоча за собой ноги, словно каждый шаг приближал его к горькой действительности.

Следом за ним шла директор школы, где училась Люкке.

Интересно, она здесь как представитель школы, или ей стыдно, что она не разобралась с отношениями одноклассников к Люкке?

Эллен увидела несколько родителей одноклассников Люкке, но самих детей не было.

Вошла Хелена, и Эллен вздрогнула, словно взглянула в лицо самой скорби.

Она поздоровалась, осторожно кивнув. В ответ Хелена уставилась в каменный пол и продолжала идти вперед.

Могла ли она убить своего ребенка? В припадке безумия? Или злобы?

Вид у Хелены был очень одинокий. Она больше никогда не сможет поговорить со своей дочерью. Больше никогда не сможет сказать «прости» или обнять ее. Никогда, действительно никогда, когда речь заходит о смерти. «Если ты неверующий», – подумала Эллен и посмотрела на крест над алтарем.