Кайса трется о мои ноги и жалобно скулит. Мудрая собака понимает, что что-то не так. Она смотрит на меня такими глазами, что я едва могу писать. Но Нора в башне Грёншерского маяка, и ее нужно забрать оттуда как можно скорее. Этот вечер мы провели вместе, и она уже знает мою историю. Она могла помешать мне сделать задуманное и тем самым вынудила меня запереть ее. Сама не знаю, откуда у меня взялись силы поднять и вставить в петлю чугунный гаечный ключ, который я нашла в углу. После этого я села в ее лодку и вернулась домой.

Извинитесь за меня перед Норой за то, что я так с ней поступила.

И еще несколько слов. Это мой личный выбор. Никто не вправе лишить меня дома, в котором я родилась и умру.

Синге тихо вздохнула, отложила ручку, сложила письмо и сунула в конверт, который прислонила к подсвечнику на столе.

Потом взяла еще один лист, написала несколько строчек и тоже вложила в конверт. Медленно прошла через кухню, достала коробок спичек и ласково потрепала собаку по загривку:

— Ну, давай, Кайса…

Сигне взяла керосиновую лампу — ту самую, которую дедушка Аларик купил когда-то в Стокгольме, чем привел в восхищение всю семью. Сигне была тогда маленькой девочкой, но до сих пор помнила, какой красивой показалась ей эта лампа, когда дедушка принес ее домой.

Она осторожно зажгла фитиль и отрегулировала его длину так, чтобы лампа распространяла вокруг себя ровный, теплый свет. С лампой в одной руке и ампулами в другой вышла на веранду и выверенными движениями — руки помнили — набрала морфин в два шприца.

Кайса легла на своем любимом коврике у ног хозяйки.

Первый шприц предназначался собаке. Сигне сделала инъекцию — и по ее морщинистым щекам потекли слезы. Сдерживая рыдания, она погладила Кайсу по шелковистому носу. Собака скулила, но и не двигалась с места, дав хозяйке возможность без помех сделать смертельный укол. Сигне положила голову Кайсы себе на колени и держала так, пока та не перестала дышать.