Из динамиков несся рев Голода. Музыка звучала, как сталелитейный завод.

Вторая пуля вошла в бедро, и Хуртиг упал на колени. Мускулы не слушались, и он оперся о пол здоровой рукой.

Он уже стоял так раньше.

На стартовых колодках перед финальным забегом на четыреста метров. Нервозность в животе. Мама, папа и сестра на трибуне. Солнце жарит.

Хуртиг попытался сфокусировать взгляд, но Исаак двигался слишком быстро и рывками. То исчезнет из поля зрения, то появится где-то на периферии.

Он опасается фальстарта и пускается бежать уже после выстрела. Видит перед собой спины других. Уже через двадцать метров чвствует, как от молочной кислоты ноют мышцы бедер.

Впереди целая вечность.

Исаак встал перед ним, но Хуртиг не мог поднять взгляд, чтобы посмотреть на него.

Голова слишком тяжелая. Как каменная или свинцовая. Но мысли ясные.

Сто метров – и все еще сильно отстает от других. Но он знает: последняя треть – его. На последней трети посмотрим, кто тут самый сильный. Кому плевать на молочную кислоту.

Третья пуля ударила в руку, на которую Хуртиг опирался, и он повалился на бок.

Музыка Голода внезапно стихла, словно кто-то отключил электричество.

Теперь он видел Исаака перед собой. Темно-синие глаза. Они светились, как лампочки, а зрачки были черными дырами в бесконечность.

Он направлялся в темноту, и ему так не хватало веры. Он понял, что совершил ошибку.

Всю свою жизнь он ошибался. Атеизм не предлагает ничего взамен. Никакого утешения.