Джаред смотрит на маму:
– Извините. Он побежал к озеру.
– Ничего. Я впущу его потом.
Голос ее спокоен, но я знаю, что она, должно быть, расстроилась. Мы не хотели, чтобы Ангус оставался на улице, – он может поднять лай, если услышит, что кто-то спускается из окна, но сейчас мы не можем ничего с этим поделать. Я уже стою на верхних ступеньках лестницы, Джаред идет за мной. Оглядываюсь на маму и Маркуса. Он поднимается, как будто собирается сесть на диван рядом с ней. У меня прямо-таки сердце екнуло.
– Дети, отдыхайте, – говорит, улыбаясь, Маркус. – Завтра сходим на озеро.
– Круто.
Все, что он рассказал нам, – ложь. Все. И это тоже очередная ложь. А может, и нет. Может, он собирается перевернуть лодку или сотворить что-то еще более ужасное.
– Спокойной ночи, милая, – говорит мама. – Увидимся утром.
Мы несколько секунд не отводим глаз друг от друга, а потом мне приходится отвернуться.
Крыша скользкая. Вода переливается из водосточных желобов и стекает вниз по гонту, заваленному гнилыми старыми листьями и мхом. Ветер хлещет дождем мне в лицо. Я осторожно перебираю босыми ногами и сползаю к краю. Запрокидываю голову, но ничего не вижу. Свет выключен. Простыня уходит вверх, в темноту от моей руки.
Как только я доберусь до земли, я спрячусь в кустах и подожду Джареда. Надеюсь, он скоро вылезет в окно. Я сомневалась, поверит ли он тому, что я шептала ему наверху, но он быстро все понял. Мы стянули простыни с кровати, связали их вместе с пододеяльником и прикрепили их к ножке кровати. Джаред ждал, пока я оказалась на крыше, потом спустился, чтобы отвлечь Маркуса в гостиной, на случай, если я подниму шум.
Я на самом краю крыши, углы ее царапают мне живот и грудь, и вот я повисаю в воздухе. Ветер подхватывает меня. Я кручусь на простыне, врезаюсь в стену дома. Отталкиваясь ногами, я опускаюсь ниже, перебираю руками. Наконец стопы касаются земли.
Я отбегаю на несколько метров от дома и прячусь в кустах. Волосы намокли, вода стекает по шее. Я не смогла забрать свою куртку снизу, поэтому надела несколько рубашек под толстовку, но они все уже влажные. «Промокла до нитки», – любила говорить мама. Я надеваю тапочки – засунула их в карман толстовки, когда решила, что босиком будет легче передвигаться по крыше, хотя пальцы точно замерзнут. Мои кроссовки стоят у входной двери. У Джареда нет никакой запасной одежды с собой – я дала ему пару своих носков и свитер.
Я понятия не имею, что происходит в доме, слышу лишь рев ветра и треск деревьев в лесу. Мне хочется заглянуть через окно на кухню и убедиться, что с мамой все в порядке, но если Маркус увидит меня, все пойдет коту под хвост.