— Где отец? — спросила она суетливо и огляделась в кухне, где Фрэнсис и Аделина сидели перед приемником. Фрэнсис курила одну сигарету за другой, а Аделина пила молоко с медом, чтобы успокоить нервы. Она заявила, что при ее возрасте — чуть меньше восьмидесяти лет — разворачивающиеся события ей однозначно не по силам.

— Отец пошел на могилу, — ответила Фрэнсис, — но до одиннадцати обещал вернуться.

— Точно?

— Конечно, — ответила Фрэнсис раздраженно, поскольку уже догадалась, что голова Виктории занята явно не ультиматумом Чемберлена. — В одиннадцать с большой долей вероятности мы уже вступим в войну с Германией. Отец очень этим обеспокоен.

Чарльз колебался, стоит ли ему вообще уходить, но вот уже двадцать три года по воскресеньям в первой половине дня он всегда ходил на могилу Морин, и какой-то там Гитлер не в силах был ему в этом помешать.

— Я подожду его здесь, — сказала Виктория, села на стул и заплакала.

Аделина, охнув, встала, достала из шкафа стакан и сняла с плиты кастрюлю с молоком.

— Детка, выпейте прекрасное горячее молоко с медом, — сказала она. — Вот увидите, как вам это поможет. Мы все сегодня немного не в себе.

— Мне ничего не поможет, Аделина, совсем ничего, — всхлипывала Виктория.

Фрэнсис выключила радио.

— Что случилось? — спросила она.

— Джон… — выдавила из себя Виктория.

Фрэнсис подошла к сестре и взяла ее за руку.

— Что с ним? Он заболел?

Виктория так испугалась, что перестала плакать и широко раскрыла глаза. Затем сделала слабую попытку освободиться от руки Фрэнсис, но ей это не удалось.

— Нет, он не заболел. Он… Я ухожу от него. Вот, хотела спросить отца, могу ли я снова жить здесь… Хочу развестись.

Фрэнсис отпустила руку Виктории и тихо сказала:

— О боже!

— Господи! — пробормотала Аделина, совершенно забыв про мед, который медленно капал с ложки на пол.

— Но почему вдруг так неожиданно? — спросила шокированная Фрэнсис.