— Где дети? — спросил Джон.

Фрэнсис пожала плечами:

— Не знаю. Думаю, что на улице. Я уже час их не слышу. — Она указала на стул, стоявший на другой стороне стола. — Садись. Я, к сожалению, должна почистить картошку, иначе мы останемся без ужина.

— Не обращай на меня внимания, — сказал Джон и сел. В своем костюме он выглядел довольно нелепо на фоне миски с картофелем.

— Маргарита рассказала мне, что говорила с тобой, — сказал он. — Она считает, что с Викторией будет проблема.

— А ты считаешь, что нет?

— Для меня — нет.

— Тебе следовало бы немного больше думать о ней. Для нее это будет страшный удар.

— Боже мой, Фрэнсис, мы разведены! Она хотела этого развода не меньше, чем я. Не думает же она, что я на всю оставшуюся жизнь останусь один… Я ничего не имел бы против, если б Виктория опять вышла замуж. Что я могу сделать, если она закрылась здесь, на ферме, и никого больше не видит?

— Послушай, Джон, ты обманываешь сам себя, и знаешь это. На самом деле она не хотела с тобой разводиться. Но ты так ужасно к ней относился, что в конечном счете ей не оставалось ничего другого. Ты сломал ее. Конечно, это не обязывает тебя до конца своих дней прожить в одиночестве, но ты и не должен все так упрощать. Ты очень виноват перед Викторией.

Он сделал недовольное лицо.

— А ты — нет? В течение нескольких лет ты…

— Знаю. Но, в отличие от тебя, я не пытаюсь сейчас задним числом во всем оправдаться. Я признаю́ свою вину.

Джон нервно барабанил пальцами по столу.

— И, тем не менее, я хотел бы тебе все объяснить.

Фрэнсис заметила, что слишком энергично кромсает картофель и, если не сосредоточится, порежет себе пальцы. Она попыталась успокоиться.

— У меня такое чувство, что мне дается еще один шанс, — сказал Джон, — и я хочу им воспользоваться.

— Шанс зовут Маргарита?

— Я был уже почти на грани. Одинокий, ожесточенный. И пьющий. Еще пара лет, и я допился бы до смерти.

— Ты бросил пить?