— Война ведь тоже абсурдна.

— Но ее развязали нацисты, и вы…

— Я не нацист, — заявил Штайн. — Я не состою в партии.

— Вы сражаетесь за идеологию этих людей. Два ваших брата даже погибли за нее. Вы посвятили себя служению нацистам. Нет большого различия в том, являетесь вы лично нацистом или нет.

— Я посвятил себя служению своей родине. Германия — моя страна. Страна и ее люди составляют единое целое, в хорошие и в плохие времена. Ведь нельзя же просто держаться в стороне.

— Даже если… если «великий фюрер» отдает такие приказы, которые полмира повергли в несчастье?

Петер тяжело опустился на ящик. По тому, как он вытянул перед собой правую ногу, Фрэнсис поняла, что его нога все еще побаливает.

— Вы смотрите на это с внешней стороны, Фрэнсис, — сказал он, — и это абсолютно естественно. Но я совершенно запутался. Держаться в стороне от войны — если это вообще возможно — означало бы для меня в первую очередь отказаться повиноваться фюреру. То есть бросить других в беде, позволить им оказаться в тяжелом положении, а самому пребывать в безопасности. Братья, друзья… они умирают в окопах, а я блаженствую дома?

— Вы делаете больше, чем должны делать. Это английская авантюра…

— Я как раз пытаюсь забыть некоторые вещи, — резко перебил он ее, — выколотить их из своей памяти.

Фрэнсис понимала, что он говорил о своих братьях.

— Иногда, — сказала она тихо, — вся жизнь кажется мне злым роком. В ней постоянно и все больше запутываешься.

В глазах Петера отражалась печаль, для которой он был слишком молод.

— Да, — сказал он, — это природа судьбы. От нее не убежать. Сколько ни пытаться. — Потом неожиданно посмотрел на нее. — Я некоторым образом тоже судьба для вас, не так ли? Для вас всех. Уверен, вы предпочли бы, чтобы Лора не обнаружила меня в овчарне в тот первый сентябрьский день и не притащила бы сюда…

— Это уже случилось. Невозможно оставить человека умирать в какой-то овчарне. У нас не было выбора, и не о чем было размышлять.

— Вы могли бы сразу выдать меня.

— Мы не сделали этого, а сейчас уже все равно слишком поздно. Главное — чтобы вся эта история оставалась тайной.

— Вы боитесь…

Это было утверждение, а не вопрос, и Фрэнсис кивнула. Глупо отрицать свой страх.

— Иногда — да. Я просто стараюсь не думать о том, что могло бы случиться. Пока все держат язык за зубами, всё будет спокойно. — Немного подумав, она продолжила: — Больше всех меня беспокоит Лора. Она могла обо всем написать в письме своей сестре, и та с большим удовольствием подложила бы мне свинью.