Солярия! Последний из Внешних Миров, заселенный и ставший домом для человечества. И по какому-то таинственному закону симметрии, он должен был умереть первым. Первым? Значит, за ним последует второй, третий и так далее?

Печаль Глэдис усилилась. Кое-кто думал, что это действительно так и будет. Если так, то Аврора, заселенная первым из Внешних Миров, должна по тому же закону симметрии умереть последней из пятидесяти. Вполне возможно, что это случится еще при жизни Глэдис. И что тогда?

Ее глаза снова обратились к звездам. Нет, это безнадежно: она никак не сможет определить, какая из этих светящихся точек – солнце Солярии. Она почему-то думала, что оно ярче других, но здесь были сотни одинаковой яркости.

Она подняла руку и сделала знак, который про себя называла: «жест-Дэниел». Правда, было темно, но это не имело значения. Робот Дэниел Оливо почти немедленно очутился рядом. Те, кто знал его больше двухсот лет назад, когда он был сконструирован Хэном Фастальфом, не заметили бы в нем никаких перемен. Его широкое, с высокими скулами лицо, короткие бронзовые волосы, зачесанные назад, голубые глаза, высокое, хорошо сложенное и полностью человекообразное тело, казалось такими же молодыми, как м всегда.

– Могу ли я помочь вам чем-нибудь, мадам Глэдис? – спросил он.

– Да, Дэниел. Какая из этих звезд – солнце Солярии?

Дэниел, даже не глядя на небо, сказал:

– Никакая, мадам. В это время года солнце Солярии поднимается в 03:20.

– Разве? – Глэдис смутилась. Она почему-то считала, что любая звезда, которой она заинтересовалась, должна быть видима в любое время. Но, конечно, они поднимались в разное время – она же это прекрасно знает. – Значит, я зря смотрела?

– Насколько я знаю из человеческих реакций, – сказал Дэниел, как бы желая ее утешить, – какая-то одна звезда прекраснее остальных, даже если ее и не видно.

– Говорят, – недовольно сказала Глэдис, резким щелчком поставив шезлонг в прямое положение. – Не так уж сильно я хотела видеть солнце Солярии, чтобы сидеть здесь до трех часов.

– И даже в этом случае вам понадобилась бы подзорная труба. Невооруженным глазом ее не видно, мадам Глэдис.

– Час от часу не легче! Мне следовало бы сначала спросить тебя, Дэниел.

Тот, кто знал Глэдис два столетия назад, когда она впервые появилась на Авроре, нашел бы в ней перемены. В противоположность Дэниелу, она была просто человеком. В ней по-прежнему было сто пятьдесят пять сантиметров роста – на десять сантиметров меньше идеального роста аврорской женщины. Она тщательно сохранила свою стройную фигуру: и ее тело не показывало признаков слабости или скованности. Однако в ее волосах мелькала седина, вокруг глаз лежали тонкие морщинки, кожа утратила свою гладкость. Она могла бы прожить еще сто – сто двадцать лет, но не было сомнения, что она уже не молода. Но это не беспокоило ее.