А они встали друг против друга на расстоянии шага и замерли с опущенными руками. Лишь ветер, отчего-то часто меняя направление, поочередно поднимал волосы, вытягивал их, заставляя обмениваться прикосновениями к лицам друг друга.

И с каждым его порывом все громче становился голос, звучащий внутри, словно в пение одного шмеля вплетались сразу десятки новых.

Ожидание длилось несколько минут, впрочем, может, и дольше, поскольку время утратило привычный ход и отсчитывалось по нарастанию мощи этого голоса, которому становилось тесно в грудной клетке.

И когда он вырвался наружу первым и высоким раскатом грома средь ясного утреннего неба, привратник повернулся к процессии и, будто дирижер, взмахнул рукой. Знак был понятен всем — надо уходить отсюда без оглядки, но провожающие все стояли, взирая на Ящеря и Ящерицу.

Они взялись за руки, и в тот же миг малиновая стрела с белым наконечником пронзила пространство, ушла в мох возле их ног, однако не погасла — соединила, замкнула земное и небесное и, словно стальной прут в огне, начала медленно раскаляться, завораживая взор.

Внезапно земля встрепенулась, резко качнулась назад и в сторону, отчего Самохин упал, будто выброшенный из седла перепуганной лошади.

Бывший только что рядом Плюхач почему-то оказался впереди, точнее, ступни его ног со стесанной до мяса кожей.

Самохин вскочил, и тут же снова перед самым лицом оказалась жесткая щетина мха — не держали ноги! Тогда, не вставая, он приподнялся на руках и увидел, как внизу расходится земля и рваные края ее стремительно расширяются, обнажая отвесные песчаные стены…

На какое-то мгновение Ящерь с Ящерицей повисли в воздухе, крепко держась за руки, а под их ногами открылась бездна.

Взирая на это, Самохин вдруг испытал предощущение полета, когда в солнечном сплетении завертелся буравчик и затрепетала душа. Он еще раз сделал попытку встать, но тут увидел, как очарованный зрелищем Плюхач изготовился к рывку по всем правилам низкого старта. Еще миг, и он сорвался бы с вершины бархана в разверзающуюся прорву…

Ближе всего к Самохину оказалась его нога, согнутая в колене, и он вцепился в лодыжку мертвой хваткой. Плюхач все-таки прыгнул и забился, словно зверь, попавший в капкан. Он рвал мох скрюченными пальцами, как когтями, полз и бил второй ногой в лицо — перед глазами мелькала лишь его ободранная до мяса ступня, и потому Самохин не увидел момента, когда пророки канули в бездну.

Но в промежуток между двумя ударами в переносицу засек мгновение, когда края прорвы дрогнули, сверзая вниз целые острова зеленой пустыни, и начали схлопываться!