Глаза. Попробуйте попасть в глаз человеку, когда тот движется настолько быстро, что подстегнутое наркотиками сознание не поспевает за ним, когда взмах рукой или подлый резкий пинок распадаются на цепочку разрозненных кадров. Три последних выстрела, и магазин опустел; лицо Адит Дева представляло собой сплошное месиво под цвет кафтану, но один глаз оставался цел, зловеще поблескивая агатом из мутной кровавой каши.

Этьенс валялся на земле — оглушен или убит, у меня не было времени проверять. Оглушен: медленно поднимается, пошатываясь. Новицкая отступает под натиском Адита Дева, с убийственной точностью, невзирая на раны, размахивающего катаром — здоровенным ножом с поперечной рукояткой, благо настоящий раджпут никогда не расстается с холодным оружием… Стандартные боевые программы, которыми он пользовался, немного не подходили к его массивному телу, но избыток наращений возмещал потерю маневренности.

А я так устал. Не телом — сердцем. Резервных мощностей больше нет. Никаких хитроумных планов. Никакого секретного оружия.

Кроме одного. У наших противников есть такое же, но я был почти уверен, что они не сообразят им воспользоваться. Оно называлось доверием.

Я открыл свой нейраугмент для Новицкой. Открыл полностью, до самых глубинных уровней. Наши боевые алгоритмы слились, взаимодействуя; превращая нас в единый смертоносный механизм. Я отдался искусственно вызванной ярости, позволив программам вести меня в убийственном танце. Пальцы мои омертвели под слоями пластыря, но программа делала скидку: моя подсечка, удар Новицкой, и Этьенс падает, я вбиваю каблук ему в лицо, а Новицкая принимает на плечо удар раджпута, морщась, и почти чудом уходит от сверкающего на солнце клинка, пока я вывожу из строя бывшего — уже бывшего директора Пенроузовской Академии, пинок за пинком превращая в кашу не прикрытые броней гортань и трахею.

Бой длился долго — пять или шесть секунд. Потом даже железному равату Адиту потребовалась передышка. Оказалось, что мы стоим на самом краю обрыва — раджпут чуть поближе, мы в полутора шагах от него. По разные стороны. Разумная предосторожность — в какой-то момент я подумал, что нам крышка, когда неутомимый индиец дважды подряд пытался достать нас прыжками в длину, на какие, думал я прежде, способны одни только ниндзя из лунконгских боевиков.

— Сдавайтесь, рават, — предложил я.

Адит покачал головой. Кровь стекала по его кафтану, оставляя темноватые полоски. Щегольской тюрбан сбился набок, из-под него торчали не спутанные нестриженые кудри, а короткий ежик, прическа человека, привычного к регулярной профилактике внутричерепных наращений. Золотая брошь с рубинами, так поразившая меня при первой нашей встрече, куда-то подевалась.