– Иму!

– Иму! – шепнул рядом со мной Йеттмар. – Вот этот там – Иму!

Слово звенело и дрожало в воздухе, ветер подхватил его и понес к пальмам, и у меня возникло ощущение, что это странное слово поет весь мир, все музыкальные инструменты играют это имя.

– Иму!

Первый звук был тонким и пронзительным, но не неприятным свистом, словно кто-то пытался извлечь из пастушьей дудочки очень высокий звук. А «м» гудело, как будто его извлекли на органе. С красивой, исполненной достоинства медлительностью оно сливалось со следующим за ним «у», и каким-то удивительным образом все имя звучало как нечто целое:

– Иму!

Одинокий мужчина все еще стоял, подняв руки с повернутыми наружу в запрещающем жесте ладонями. Тут мужчина в кожаном костюме выхватил руку из-под пиджака и направил ее на Иму.

Напрасно я напрягся, ловя это движение, мне ничего не удалось заметить в зажатой руке, по крайней мере, ничего, что напоминало бы пистолет или какое-то другое оружие. Пожалуй, было у него что-то на конце одного из пальцев, хотя это могло быть всего лишь узкое кольцо, сверкнувшее в свете заходящего солнца.

В этот момент в картинку ударил столб синеватого огня: очень яркая, ослепительная голубизна, совсем не такая, в которую была окутана наша комната несколько минут назад. И в то же мгновение все покрылось мраком, фигуры исчезли, и в комнате остались только мы.

Я поднял руку и этим движением сбросил на ковер еще один листок рукописи. И почти в то же мгновение снова возник мужчина под пальмой, только теперь он стоял к нам спиной: он развел руки, словно хотел обнять вселенную, затем из-за пальм появились двое других, похожих на него мужчин и стали медленно к нему приближаться. Иму повернулся на звук шагов и опустил руки.

– То же самое, – сказал кто-то вполголоса, наверное, Карабинас.

– Тише! – шепнул Йеттмар.

Все произошло так же, как перед этим. Словно кто-то еще раз начал прокручивать тот же фильм, с теми же самыми действующими лицами.

И снова мы, словно парализованные, наблюдали эту сцену. Мужчина в египетском переднике вышел вперед, открыл рот, и из него полились слова. Да, никакого сомнения! На этот раз слова, настоящие человеческие слова!

– От этого с ума можно сойти! – сказал Карабинас. – Тот же самый фильм и все же не тот…

– Цыц! – перебил его Осима.

Мужчина говорил на странном, незнакомом языке, который, однако, без всякого сомнения, был человеческим языком. Более того, как только прозвучали первые предложения, во мне забрезжило какое-то смутное подозрение.

В остальном все произошло так же, как и в первый раз. Иму стоял с поднятыми руками, человек в кожаном пиджаке выбросил вперед руки, и снова вспыхнул ослепительный голубой луч.