— Вот и все, — повторила я тихо. — Где мой «магнум»?

— Не «магнум», а «таурус», — поправил Сергей. — «Магнум» — это тип патрона. Револьвер только чайники так называют. — И добавил, помолчав: — Его вернули фирме, а деньги оставили в качестве компенсации за моральный ущерб.

— А-а-а, — протянула я. — Все равно новый куплю. И убью его из сорок четвертого калибра. Говорят, если все шесть зарядов высадить, от башки ничего не остается.

Я сделала паузу, наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Верба, ты все еще бредишь, — выговорил он наконец. — Кого ты решила убить?

— Ясно, кого. Это что, по-твоему, несчастный случай? Неужели ты не

понял? Их всех убил Седой. Это его почерк. Возможно, он охотился на Джефа, возможно, главным для него был Семен Федорович, но скорее всего он убивал Машку. Снова убивал Машку. На остальных, то есть на экипаж и семьдесят девять пассажиров, ему, конечно, наплевать. Это его стиль. И раз убита Машка, значит, теперь очередь Машкиных родителей, то есть нас с тобой. Правда, со мной у него ничего не получится. Я же заговоренная. Вот тут-то и понадобится оружие сорок четвертого калибра.

Он слушал меня, и я читала в его глазах легкую панику, торопливую толкотню отчаянных вопросов: «Обнять ее? Прекратить монолог поцелуем? Закричать? Налить коньяку? Или вколоть дозу? Только чего — ЛСД, транквилизатора, усыпляющего?»

Он ничего не сделал. Я сама замолчала, шагнула к нему, прижалась щекой к груди. К чему говорить еще что-то — он не понимает меня. И от этого захотелось плакать. Но я уже не могла плакать. Слезы остались в тех, предыдущих жизнях, в этой — посреди необъятной и грязной решетки будней сиял самородным золотом лишь начищенный до зеркального блеска толстый короткий ствол револьвера «таурус-44 магнум».

По ночам мы с Сергеем любили друг друга. Страстно, по-настоящему. Мы и днем продолжали любить, было все: нежность, ласки, общие интересы, юмор, доступный лишь нам двоим, доверие, понимание, откровенность, но исчезло нечто большее и, быть может, главное, что связывало раньше, — исчезла общая цель. После той трагической потери цели наши сделались окончательно разными. Он не понимал, зачем копаться в прошлом и мстить загадочному злодею, а я не понимала, зачем копаться в будущем и пытаться осчастливить человечество, которое у нас пичего такого не просит. Это было очень тяжелое непонимание, и отношения наши сделались странными. Весьма странными.

Бороться в одиночку — красиво и романтично. Но союзники все равно нужны любому. И я нашла себе нового союзника. Я снова отправилась в Непал. Сергей знал об этом и не возражал. Там, на Тибете, в одинокой хижине великого отшельника, в комнате для медитаций — да, именно в комнате для медитаций — я еще раз рассказала все, от самого начала и до последних подозрений по поводу катастрофы. Он слушал, не задавая вопросов. Потом произнес: