— Прочти.

Мы уже вывернули на Ленинградку, и за окном, размазываясь широкой желто-красной полосой, летели деревья. Сергей с легкостью выжимал почти двести из этого Энского монстра и читал:

Стихотворение оказалось ужасно длинным и тоскливым. Были там, например, такие милые строчки:

Или такие:

— По-моему, ты стал хуже писать стихи, — заметила я, помолчав. — Извини, конечно.

— А ты не извиняйся. Я теперь много чего хуже стал делать. Машину водить, например. — Он нарочно и очень резко вильнул рулем на ровном месте. — Трахаться стал совсем неинтересно, по-рабоче-крестьянски. И на гробах танцую без фантазии, без души как-то, вот потому и стихи…

— Что ты несешь?! — перебила я его, посмотрела пристально и вдруг поняла. — Остановись. Останови машину!

Господи! Он же в полуистерическом состоянии: туповатый разговор о «Патроле» и «Террано», все эти шуточки, да и стихотворение, не столько нескладное, сколько надрывное какое-то, лоскутное, дерганое… Как же я сразу не почувствовала? Слишком была занята собой?

Он съехал с дороги, едва не завалив машину на бок, вышел и сел в своем белом плаще на мокрую после недавнего дождя и, конечно, грязную придорожную траву.

— Что-нибудь случилось? — задала я риторический вопрос.

Он выкурил целую сигарету, прежде чем ответил:

— Я снова убил человека.

— Кого? — спросила я, даже не вздрогнув.

— Курдюмова.

— Почему Курдюмова?

— Я расскажу. Просто раньше было нельзя. Все было строго конфиденциально. Дедушка не велел даже тебе говорить. И правильно. Я бы тогда не смог… Ладно. Поехали.

— Поехали. Только за руль я сяду. И возражения не принимаются.

Курдюмов, один из незаметных, но могучих хозяев расформированного Секретариата ЦК, готовил смену власти. Сентябрь, а может быть, октябрь должен был стать покруче августа. Страшно теперь представить, какие силы могли подключиться к контрперевороту в момент эйфории, расслабухи и форменного бардака в стане победившей демократии. Бакатина в КГБ любили примерно так, как Ленина в православной церкви, а бывшие партчиновники еще нежнее любили Ельцина. Может, чуточку лучше обстояло дело у маршала Шапошникова с армией, но и там все оказывалось непросто. А Курдюмов был человек тихий, серенький, неприметный, но известный в определенных кругах и свой до мозга костей. Поддержка негласная, но жесткая была ему обеспечена, ну а шумную и яркую фигуру для кремлевского кабинета и трибуны во Дворце съездов найти было проще пареной репы.

Сигнал пришел вовремя, и московские горячие головы рвались бросить на Старую площадь батальон спецназа. ВДВ. «Тогда уж лучше ракетно-бомбовый удар! — посмеялся кто-то. — Жертв точно меньше будет». Подумали еще раз, взгрустнули. Дедушка просчитал у себя в Колорадо всю ситуацию и сообщил через Малина: оптимальным является физическое устранение главной персоны. И чем быстрее, тем лучше. Если не позднее двух суток, планы заговорщиков развалятся напрочь.