Когда начинаешь рассказывать про заоблачные выси, ощущаешь вдруг безумную тоску и даже страх. Только чувство юмора и спасает, только ирония. А ты, Симон, наверное, думаешь иногда: «Издевается он надо мной, что ли?» Ну действительно: дьявол-склеротик, кошки бессмертные, дедушка, убитый лопатой… Но ты пойми, по-другому об этом и нельзя рассказывать.

— А я понимаю, — сказал Симон.

И он действительно понимал. Ведь Симон теперь не просто слушал, он уже тоже читал их мысли. Взаимопроникновение сознаний, подобно взаимопроникновению миров, началось ещё несколько дней назад, когда он вспоминал фразы и даже читал стихи из ещё не прочитанной книги и думал о ещё не известных ему вещах. Теперь же его расширяющееся сознание зашагало в космос семимильными шагами. Но по привычке цеплялось за земные мелочи, за вчерашние, казавшиеся первостепенными проблемы.

— Скажи, Давид, — вспомнил Симон, — кто такой Верд и почему его все-таки убили?

— Верд? Да ничего особенного. Старейший сотрудник контрразведки КГБ. Уже лет пять — правая рука Микиса Золотых в его неофициальной деятельности по изучению Посвященных. В этой парочке карикатурно повторилась история почти тридцатилетней давности с Настом и Тереховым. Первый отстаивал сугубо мягкие методы, второй — жесткие, на чем и погорел. Верд, точно так же как и Терехов, готовил план массовых арестов и даже расстрелов Посвященных. Микис его сдерживал, сдерживал, но тут-то и вступил в игру Ланселот. В этой части своего рассказа бродяга Лэн ничего не наврал тебе.

— Понятно, — кивнул Симон. — А почему же все-таки Верд включил хэдейкин в сферу своих основных интересов? Лэн ничего не успел рассказать мне по этому поводу.

— Ну наконец-то! — закричали все трое, смеясь, и чуть ли не хором.

— Борис Соломоныч! Ваш выход! — торжественно объявил Давид.

* * *

И тут снова позвонил Дягилев. Симон встал, чтобы взять трубку, и только теперь заметил, что за окном опять стемнело, а кальвадос уже выпит и две бутылки итальянского вина — тоже.

— Я говорю из Красного Дома. У нас ЧП. Ланселот пропал, — сообщил Дягилев с непонятным выражением.

— Здорово. Что за остолопы его охраняли? — начальственно разозлился Симон.

— А там, господин штабс-капитан, кто бы ни охранят. Средь бела дня солнце погасло, и полнейшая чертовщина началась, главврач…

— Погоди, — перебил его Симон. — Я должен срочно передать эту информацию…

— Генералу Золотых? Он сидит прямо напротив меня, рядом с Хачикяном, и сейчас будет с вами го корить, господин штабс-капитан.

— Симон! — ворвался какой-то странный (истинный, что ли?) голос Микиса — Не знаю, чем те, пудрят мозги твои безумные братья, правда не знаю — некогда прослушивать даже позавчерашние записи, — так вот, не знаю, о чем вы там сейчас треплетесь, но умоляю: не уходи никуда, не исчезай, не умирай, дождись меня, я прилечу утром. Будет ещё лучше, если и они дождутся меня, только их я не могу об этом просить. Кто я для них? Но ты, Симон, постарайся меня понять, вспомни все, о чем мы с тобой говорили здесь три дня назад. Заговор Посвященных вспомни. Без кавычек. Черное солнце вспомни! Ты слышишь меня?