— Но я был не один. Или, может быть, он пытался убить и тебя?
Альберт Нойес отвел взгляд.
— Нет.
— Господи, Альберт!.. — Нат замолчал, пытаясь понять, что случилось с его другом. И
— Ты… уступил?
Альберт Нойес ничего не ответил.
— Но почему в таком случае ты продолжаешь заботиться о моем сыне? После стольких лет?!
— Все, во что я верил и верю, по-прежнему здесь, — тихо пробормотал Альберт Нойес, прижимая к груди слабый старческий кулачок. — Но мне хотелось жить. Твой сын остается для меня живым воплощением того, с чего мы начинали, — наших надежд, наших упований. Но для того чтобы уцелеть, часто приходится отказываться от некоторых идеалов и… иллюзий. Подобное происходит в этом мире постоянно, и в этом нет ничего нового.
Лицо Альберта сморщилось от стыда и унижения, сделавшись похожим на сушеное яблоко. Единственное, что осталось в столетнем старце от несгибаемого, пламенного борца, — это его длинный, аристократический нос.
— И каковы были… условия договора? — тихо спросил Нат.
— Я не предавал ни тебя, ни твоего сына. Но через пару лет после твоей смерти я оказался в таком положении, что мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться на предложение Рэндо и пообещать, что больше я к этой давней истории возвращаться не буду. Вот и весь компромисс, Нат. Он не трогал меня, а я оставил в покое его.
— Убийцы Вассерстрома ушли от наказания, а отец и сын Рэндо стали королями современной медицины, — насмешливо проговорил Нат, пародируя слова президента. — Это ты называешь компромиссом?
— Я всегда надеялся, что когда-нибудь ко мне обратится человек, который будет таким же решительным и отважным, как ты, и тогда я расскажу ему все. Но такой человек так и не появился.
И снова они долго сидели молча, прислушиваясь к тонкому жужжанию летательных аппаратов, изредка проносившихся над парком. Наконец Нат сказал:
— «Икор» продолжает охотиться за мной, и мне нужна защита. Не мог бы ты чем-нибудь помочь мне? Например, если бы взялся передать мою записку президенту Вильялобосу…
Нойес замахал руками:
— Что ты! Что ты! Об этом не может быть и речи. Я не могу.
— А кто может?
Старый врач как-то странно посмотрел на него.