На Валу, глядя на космический силуэт Спасского собора, Давор покачал головой и сказал что-то вроде: «Мы не понимаем предельного смысла веры и предназначения религии. И никогда не поймем». Потом вдруг безо всяких предисловий обнял Иванну и прижался губами к ее виску.

– Ты как, джана?

– Почему джана?

– Потому что я вырос в мусульманских кварталах Сараева. Мог уйти из дому и во время Рамадана болтаться там по нескольку дней со своими друзьями. А там таких девочек, как ты, называют джана.

– Холодно, – сказала Иванна куда-то ему в шею.

– Ну так я тебя грею, – засмеялся он и провел теплыми губами по ее лбу.

Иванна вздохнула, и Давор прижал ее к себе еще крепче, так, что она почувствовала его грудь, ребра и ключицы.

– Маленькая моя… – выдохнул он. – В том, что мы встретились, есть какой-то смысл, но… э… он совершенно иного рода. И мы не будем делать глупостей, потому что мы хоть и психи, но не дураки же?

– Отлично, – кивнула Иванна и крепко обняла его за шею обеими руками.

– Ты что, плачешь? – испугался Давор.

Она плакала и плакала, потому что прохладной майской темной ночью в этом заколдованном месте ее грели его хорошие уверенные руки, гладили по плечу, растирали ей спину и уши, не отпускали ее по дороге к машине, и именно сейчас по-настоящему кончилось ее одиночество.

Они все равно съездили на Болдины горы, все равно посмотрели на закрытый вход в Антониевы пещеры и все равно полезли на колокольню Елецкого монастыря. Практически в полной темноте. Давор ни на минуту не выпускал ее из своих рук. Водитель Павла к трем часам ночи стал смотреть на них с неприкрытой классовой ненавистью, даже несмотря на размер гонорара, полученного в начале ангажемента. К четырем утра они нашли ночной мини-маркет со смешным названием «Гусачок», а в нем – маленькую пузатую бутылку херсонского «Борисфена». В пять часов они наконец, будучи немного не в себе от недосыпа и непрерывных разговоров, вернулись в гостиницу. К тому времени Иванна уже могла бы написать небольшую книгу о детстве и юности Давора, а Давор в общем виде представлял себе, как выглядят вечный берег, чинара, скала Дженевез-Кая и шелковица на крыше асиенды, почему учебные диспуты в школе Эккерта содержали модернизированную процедуру теодицеи и как она жила все эти годы без простой и счастливой возможности говорить всякие глупости, перескакивая с темы на тему, просто так, смеясь, засыпая в машине, держа его за руку и пристроив голову на его плече.

– Это ли не чудо? – задумчиво спросил Давор в баре гостиницы.

– Настоящее чудо, – согласилась Иванна.