Павел, однако, прошел с ней на кухню, выставил из сумочки бутылки. Она засмеялась:

— А вот это излишне…

Павел забрался в ванну, открыл кран горячей воды пошире, и лежал нежась. Баня, конечно, здорово, но и ванна не лишена некоторых достоинств. Потом долго вертелся под холодным душем. Вышел из ванной, задрапированный в махровую простыню. Валерия оглядела его, проворковала чарующим голосом:

— Ты мой Спартак…

Стол на кухне был накрыт так, будто готовилось пиршество на всю ночь, и еще на плите что-то стояло на огне. Павел сел на изящный резной табурет, посмотрел на Валерию. И чем больше смотрел, тем больше ему хотелось ее. Она выставила из холодильника жестяную банку, из которой торчало горлышко бутылки. Павел заглянул в банку. Там был лед, а бутылка по самые плечики в него вмерзла. Он рассмеялся:

— Ты знаешь, последние лет десять хочу выпить водки из вмерзшей в лед бутылки, но все как-то не получается…

Она кивнула:

— Откупоривай… — и принялась накладывать ему на тарелочку салат.

Он разлил водку в крошечные хрустальные рюмочки, она взяла свою, подняла до уровня искрящихся глаз, шепнула:

— За тебя…

Он тоже шепнул в ответ:

— За тебя…

Салат был восхитителен, Ольга так не умела готовить. Что ж, женщины все разные, как в любви, так и в приготовлении пищи. Зато Ольга делала салат по-деревенски; кромсала в миску, похожую на тазик, все, что росло на их огороде, и получалось весьма вкусно и сытно, особенно с картошкой. После салата была селедка, с колечками лука, окропленная лимонным соком. Под нее грех было не пропустить рюмочку. Потом были пельмени, да не магазинные, а домашние, из трех сортов мяса, какие готовила мать Павла. Тоже было грех не пропустить рюмочку. Павла окончательно отпустило чувство опасности, сдавливавшее его последние полторы недели. Они пировали, о чем-то болтали, дурачились. Павлу было просто-напросто хорошо. Вдруг Валерия сделалась страшно серьезной, одной рукой она ухватила бутылку белого вина, другой вцепилась в Павла и потащила его с кухни. По пути к спальне успела выскочить из своего халатика, и вскоре Павел оказался во власти амазонки. Валерия то стонала, то кричала, то принималась плакать, причитая: — "Господи! Как хорошо с тобой…" А Павел был на седьмом небе от счастья, что доставил такую радость женщине.

Наутро Валерия встав с постели в семь часов, спросила:

— Паша, а ты долго у меня будешь отлеживаться?

— Дня два… — откликнулся он, и снова закрыл глаза.

— У-у… — протянула она разочарованно. — А дольше нельзя?

— Дольше нельзя. Иначе злодеи подумают, будто я в бега подался, — пробурчал он с закрытыми глазами.