— Я доверяю вам. — Веллингтон присел на край кровати, где за несколько минут до этого сидела она, однако когда Элиза взялась за ручку двери, он неожиданно для себя вскочил на ноги. Он подошел к граммофону и выключил бодрую музыку. — Желаю тебе хорошо повеселиться, Гиацинт. Но не забывай, что ты носишь мое имя.
«Только будьте осторожны, — одними губами произнес он. — Прошу вас».
Когда она ушла, Веллингтон почувствовал, что тишина комнаты угнетает его; он снял туфли и забрался на кровать. Откинувшись назад, он уставился на замысловатый орнамент на потолке и постарался забыться. Все было очень красиво. В это поместье были вложены красота и любовь. Вероятно, не меньше любви и заботы, чем в дом, где он провел свое детство, — прекрасное имение, созданное его матерью. На мгновение ему показалось, что он слышит, как она внизу играет Шуберта, и его окутал лавандовый аромат ее духов. Странно, что воспоминания детства нахлынули на него как раз в тот момент, когда его напарница подвергает себя такой физической и моральной опасности.
Он понял, почему это происходит. Его мать была похожа на Элизу — отважная, красивая и энергичная. Однако все это не уберегло ее. Она погибла во время верховой охоты, ее сбросила лошадь. Она отказывалась поверить, что не сможет перепрыгнуть эту последнюю живую изгородь, — по крайней мере, все так говорили. Веллингтону тогда было всего десять, и с ее уходом радость покинула их дом.
Элиза ей, без сомнения, понравилась бы. Они бы с ней точно поладили. Другое дело его отец. Он, вероятно, вообще спустил бы собак на эту отпетую колониалку.
Веллингтон вздохнул, перевернулся на бок и несколько раз ударил кулаком по подушке. Здесь было легко выйти на ментальную связь с отцом, в его естественном окружении. На самом деле архивариус даже не особо удивился бы, если бы из-за угла вдруг выглянуло его раздраженное едкое лицо — но Говард Букс сейчас никогда не покидал своего имения. За эту небольшую слабость его сын всегда был ему очень благодарен.
В действительности Веллингтон хотел оставаться бодрствующим ради своей напарницы, но при этом чувствовал, что сознание его начинает куда-то милосердно ускользать, чтобы он мог не думать о своем отце, — было неприятно снова выслушивать его поучения. Не было ни малейшего желания слышать в голове его голос, пока в этом нет крайней необходимости. А вот что ему действительно было нужно, так это поспать. И хотел он того или нет, но сон все-таки настиг его.