Впрочем, он недолго интересовался мною. Какие–то мысли его все же тревожили, он задумался.

Мне тоже было над чем подумать.

От кого он на самом деле прячется? Кого может интересовать его рукопись? Я, понятно, имел в виду не какие–то литературоведческие аспекты. И если роман для кого–то представляет столь повышенный интерес, почему Беллингер так мало тронут его потерей? У него есть другие экземпляры? Или он сам хотел, чтобы рукопись украли?

Черт побери, сказал я себе. Такой ценой?

Я ничего себе не объяснил. Напротив, возникли некоторые другие вопросы. Скажем, а кому действительно так срочно могла понадобиться рукопись? И для чего? Появление мистера Аамби ускорило акцию или Ламби тут ни при чем? Беллингер собирался публиковать рукопись. Сам роман или комментарий к нему действительно могли вызвать шум? Мистер Ламби собирался переправить старика в другое место? Ну да, уютное, тихое. Есть горы, есть озеро. Это я помнил. Значит, именно Беллингеру угрожала неведомая опасность, и прятался он тут вовсе не от газетчиков.

Поведение старика ставило меня в тупик.

Он ни разу не поднялся в изуродованный взрывом кабинет, он не проводил к машине тело своего литературного агента, он, как всегда, полулежал в своем низком кресле и рассеянно следил за порханием пестрых бабочек, вдруг поналетевших в сад.

Бабочки взлетали, трепеща крылышками, садились на белоснежные цветы нежных лун, раскачивались на розовых веточках. Солнце лениво играло в колеблющейся листве, может поэтому на лице Беллингера то появлялась, то исчезала странная, как бы его самого удивляющая улыбка, может, поэтому в его глазах время от времени проскальзывало такое же странное удовлетворение.

В воздухе, на мой взгляд, попахивало Гренландией, но старику было наплевать.

Машины давно ушли. На тайных постах люди Берримена вновь слушали нас. День катился к вечеру.

– Откровенно говоря, – заметил я, – никак не думал, мистер Беллингер, что служба у вас окажется столь хлопотной.

– Для садовника ты выражаешься красиво. Далее слишком красиво, а, Айрон?

Беллингер вдруг подмигнул мне.

Я не ошибся.

Он действительно подмигнул, так, будто нас связывало что–то, известное только нам двоим.

Не работает ли он на доктора Хэссопа?

Да нет, конечно, остановил я себя. Кто согласится ради некоей неизвестной цели отдать десять лет жизни? Кто согласится ради некоей неизвестной цели десять лет служить приманкой, понимая, что приманку эту могут заглотить в любой момент?

А если цель известна?

Я еще раз взглянул на старика, но его лицо уже закаменело. Это был прежний Беллингер. Он уже не видел меня. Он никого уже не хотел видеть.