– Да, ладно, – сказал он, отхлебывая из фляжки. В его кармане все–таки оказалась фляжка. – Мы соседи. Давай по–соседски, а?

Я повторил свой вопрос, и он понял, что спрашиваю я всерьез:

– Характер у тебя дерьмовый, вот что я тебе скажу. Понатыкали стекла на стене, я из–за вас хороший мешок испортил. Брезентовый плотный мешок. Ты лее сам оставил лесенку у стены.

– Я оставляю ее с этой стороны стены, – сказал я. – А с той? Ты перелез через стену?

– Да ладно, ладно тебе. – Он, наконец, занервничал. – Ты же видишь, я ухожу. Уже ухожу.

Он действительно попятился к заросшей травой канаве.

– Я из–за вас испортил хороший мешок. Там, на стене, битое стекло, приходится что–то бросать поверх него. Ухожу, ухожу, чего ты разгорячился?

– Проваливай, – сказал я сквозь зубы.

– Зря ты так, – голос Иктоса прозвучал подозрительно громко. – Видишь, я ухожу. И нечего кричать.

Я вышел из–за дуба и остановился на краю канавы.

Иктос, действительно, знал дорогу.

Моя лесенка была прислонена к стене, с другой стороны он, наверное, подставил свою. Я молча следил, как грек, пыхтя, взбирается на стену. Наконец, он сел там наверху и даже свесил вниз ноги.

– Видишь, – сказал он чуть ли не с укором. – К тебе по человечески, а ты кричишь.

– Повторишь еще раз этот фокус, пеняй на себя.

– Это и есть новый садовник мистера Беллингера?

Я не сделал ни одного движения.

Обычно в того, кто в подобной ситуации проявляет прыть, стреляют сразу. Я не хотел, чтобы в меня стреляли. Поэтому я даже не шелохнулся, только скосил глаза в сторону говорящего.

И увидел не одного, двоих.

Они здорово походили друг на друга – приземистые крепкие ребята. Оба носили короткие кожаные курточки с удобными просторными карманами. Случись что–нибудь неожиданное, стрелять можно не вынимая оружия. Конечно, курточки будут испорчены, но это второе дело.

– Теперь–то я могу хлебнуть? – спросил со стены Иктос.