— Почему?

Билли отодвинулся и наткнулся на закрывающуюся дверь. Он встал в стороне от нее, чтобы филакс мог говорить при помощи скрипа петель. Помнит тебя. Ты избран.

— Что? Я не… Как? Почему он избрал меня?

Ангелы ждут своих мессий.

Ангелы ждут своих мессий?

И ты пришел, рожденный не от женщины, но от стекла.

— Не понимаю.

Дает тебе силу — ты мессия его памяти.

— Эта штука со временем? Он дал мне это? Дейн сказал, что это из-за кракена… Ох! Стой, стой. Ты думаешь?..

Билли начал смеяться — сначала редкие, приступы хохота делались все чаще. Билли сел на пол и заставил себя хохотать беззвучно. Он знал, что это истерика. Облегчения не чувствовалось. Корова двинулась к нему. Мгновением раньше она была в конце комнаты — и вот уже оказалась на два или три фута ближе и смотрела на него стеклянным глазом.

— Все нормально, — сказал Билли угасающей памяти. — А знаешь, что думает Дейн? — Он улыбнулся экс-ангелу, как собутыльнику. — Что все это из-за кракена. Думает, я кто-то вроде Иоанна Крестителя. Но значит, он мыслил в неверном направлении. Спрут здесь ни при чем. Все дело в чертовом аквариуме. — Билли помолчал. — Ну что ж, это смешно, правда? А знаешь, что еще смешнее? Самое смешное? Что я тогда шутил.

Билли сохранял невозмутимость, когда утверждал, что стал первым ребенком из пробирки. Эту смехотворную, бессмысленную шуточку, которую он когда-то себе позволил, а потом повторял, чтобы не смазать впечатления, — ее подслушал genius loci, дух музея. Возможно, ангел улавливал все разговоры о бутылях и их силе. Возможно, он не понимал шуток и не различал лжи.

— Это неправда, — сказал Билли.

Ангел памяти в коровьем обличье ничего не ответил. «Щелк-щелк-щелк-щелк» — щелкали четыре его желудка, попеременно освещаясь.

Билли наклонился в его сторону.