Абсолютно достоверных исторических свидетельств не существует. Всегда есть вероятность, что какой-то документ был неправильно понят, неверно датирован, что он – подделка и т. п. Поэтому, при желании, „неудобное“ для данной исторической теории свидетельство всегда можно игнорировать. Подобная неоднозначность истории приводит к появлению разнообразных исторических мифов – конфессиональных, идеологических, национальных и т. д.

Как это можно себе вообразить?

Переслегин объясняет, как. Проще всего ситуацию представить себе следующим образом.

Существует „Текущая реальность“ (та история, которую мы знаем) и „Альтернативные реальности“ (весьма вероятные, но отличные от Текущей; например, победа Оси во Второй Мировой и т. п.). Альтернативные реальности обладают способностью оказывать влияние на Текущую, отбрасывая на нее „тени“ (понятно, что все эти термины столь же условны, как „вкус“ и „аромат“ кварков)».

А вот это понятие «теней» альтернативных реальностей в «текущей» – просто «волшебный ключик»! С его помощью можно открыть двери многих и исторических и просто «бытовых» загадок. В том числе и той, которую сегодня буквально подбросили мне домой. Ведь она вполне объясняет попадание «Приказа№ 22» в мой почтовый ящик! Он, оказывается – просто «материальная тень» того пучка альтернативных историй, о которых можно сказать: «Это не мы их не видим – нас не видят они». В этих ветвях истории обо мне именно так «позаботились» «виртуальные образы» и Владимира Ивановича, и Давида Ильича, и Елены Никоновны и даже других наших барышень и мужиков!

Что же касается «заблуждений», о возможности которых предупреждает Лычёв при интерпретации документов, то, и по правилам диалектики, и по закону симметрии, должны быть и обратные по смыслу «прозрения»! Т. е. случаи, когда уже состоявшуюся интерпретацию прошлого подтверждает вновь обнаруживаемый документ.

И мне тут же вспомнился рассказ одного моего друга-литератора. Как раз недавно он рассказал на «дружеской пирушке» одну историю, которую я попросил его записать. Что он и сделал:

«Однажды я просматривал в РГАЛИ какую-то „единицу хранения“. Я уже собирался отнести папку хранителю, как мое внимание, уже не помню почему, привлекла одна бумага.

Я начал читать ее. Это было донесение начальника Департамента полиции его непосредственному начальнику, министру внутренних дел. Речь шла о результатах наблюдения за жизнью некоего князя Васильчикова, которые велись полицейскими агентами, сообщавшими главному полицейскому чину обо всех передвижениях объекта своих наблюдений. Естественно, что по тем – дремуче совковым! – временам такой документ вызвал мое живейшее любопытство: действительно, тема полицейской слежки для нас всех была более чем злободневной. Частное лицо, становящееся объектом любопытства „органов“, было персонажем просто-таки злободневным.