Затем я был сброшен вниз и, перекатившись пару раз, врезался в стену. Я отскочил от неё и приземлился на нечто, что ощущалось как грязный пол. Я лежал, не в состоянии вдохнуть, едва способный двигаться, и либо я ослеп, либо находился в непроглядной тьме. Когда в голове стоит такой звон, в этом есть и свой плюс — умопомрачительный ужас ненадолго отходит на второй план. Это была, пожалуй, единственная хорошая вещь во всем этом. Когда мне, наконец, удалось глотнуть немного воздуха, я использовал его, чтобы издать скулящий звук чистейшей боли.

Из тьмы раздался голос, пыльный и скрипучий звук, покрытый пауками.

— Meня, — произнёс он, растягивая слова. — Ты осмелился призывать… МЕНЯ.

— Примите мои искренние извинения за эту необходимость, — сказал я Матери Зиме, или попытался сказать. Думаю, что получилось только:

— О-ох.

— Ты думаешь, я слуга, являющийся по свисту? — продолжил голос. Ненависть, изнеможение и тёмное веселье, всё вместе, ссохлось в нём. — Думаешь, я какой-то ничтожный дух, которым ты можешь распоряжаться?

— Н-н-ннет, о-ох, — задохнулся я.

— Ты имеешь наглость отважиться на это? Смеешь произносить такие имена, чтобы привлечь моё внимание? — сказал голос. — У меня есть подходящий котёл, и я наполню его твоим высокомерным смертным мясом.

В кромешной темноте появился новый звук. Сталь скрежетала по камню. Несколько искр взвилось, ослепляя во тьме. Они выжгли в моей сетчатке очертания массивной, сгорбленной фигуры, сжимающей мясницкий нож.

Искры танцевали каждые несколько секунд, пока Мать Зима медленно затачивала свой тесак. Я сумел взять своё дыхание под контроль и побороть боль.

— Ммм… — выдавил я. — М-мать Зима. Такое удовольствие снова встретить вас.

Следующая вспышка искр отразилась от гладкой поверхности — железных зубов.

— Мне н-нужно поговорить с вами.

— Тогда говори, человечек, — сказала Мать Зима. — У тебя осталось мало времени.

Тесак вновь заскрежетал по точильному камню.

— Мэб приказала мне убить Мэйв, — сказал я.

— Она всегда делает глупости, — откликнулась Мать Зима.

— Мэйв говорит, что Мэб сошла с ума, — продолжил я. — Лилия с ней согласна.

Раздался хриплый звук, который, должно быть, был хихиканьем:

— Какая любящая дочь.