— Может быть, свою роль ты чуть принижаешь, отец?

— Нисколько. Идею тройного трамплина никто, кроме него, не разгадал бы.

— Но ведь он это сделал так быстро…

— Другие не сделали бы этого никогда.

— Значит, будем считать, что Кадзимо Митаси просто не повезло?

— Думаю, что так. Не случайно же вся эта банда пыталась уничтожить Андрея с таким упорством. Что бы это дало? Ничего. Но провал в главном сразу повлек за собой череду других преступлений. Вспомни бойню, что была устроена в «Сноуболле». Кид, его жена и другие… При всем старании заинтересованные лица едва ли теперь сумеют замять дело.

— Скажи, пожалуйста, ты уже как будто предполагаешь, что дело Жана Бертье как-то связано с делом Кирхгофа?

— Пока не знаю. Серьезных оснований, кажется, для этого нет. Но чем больше я думаю об этих симпатичных крепких ребятах, тем меньше они мне напоминают сумасшедших, маньяков или кого-то в этом роде.

— Хорошо, но смотри: Митаси — за океаном. Так при чем же здесь бэдфулский наш Бертье? Электроды у него в голове, как я понимаю, не обнаружены?

— Не обнаружены. Более того, нет сомнений, что он действительно покончил жизнь самоубийством… Тем не менее давай-ка сейчас вернемся на несколько дней назад и вспомним первый наш «общий сбор», то есть день, когда Доулинг вручил мне копию отчета по «Делу Бэдфула».

— У меня есть стенограмма, — сказала Мари. — Если хочешь…

— Нет, не надо, — сказал Монд, видя, что Мари уже привстала из-за стола. — Городецкий по какой-то своей давней, должно быть российской еще, привычке записал в тот день всю беседу нашу на пленку, сделал нужный монтаж и, так сказать, «квинтэссенцию» обсуждения положил мне на стол. Я хочу тебе дать послушать всего лишь один небольшой фрагмент. Вот отсюда, я приготовил.

Монд слегка повернулся в кресле и нажал кнопку портативного магнитофона, стоящего на отдельном столике. В библиотеку сразу вошли знакомые голоса, порождая полный эффект присутствия.

ГОЛОС ВАЦЛАВА: …Тут приходит письмо: «Господин Бертье…» и так далее… Здесь, пожалуй, и вправду сбесишься. Говорят, есть мужья, что в подобных случаях сдвигают рогами горы! Ну а наш, значит, взял винтовку, прямиком — на чердак, да и положил обоих! ГОЛОС АНДРЕЯ: А при этом еще сгоряча и собачку Марфи! ГОЛОС ВАЦЛАВА: Да, все правильно — и собачку… А чему ты удивляешься? Ревность — страшная штука. Будь погода получше, пролетай над ним, скажем, какой-нибудь вертолет в то время, он бы в сердцах, глядишь, еще и пилота хлопнул! ГОЛОС МОНДА: Не хотите ли вы этим, Вацлав, сказать, что в то утро Бертье заранее был как бы запрограммирован на поражение всякой подвижной цели, попадающей в его поле зрения? ГОЛОС ВАЦЛАВА: Именно это я и хочу сказать, мистер Монд. А вот как и чем именно был он запрограммирован, это нам и предстоит выяснить… ГОЛОС МОНДА: Хорошо, что вы сами к этому подошли, друзья…