Немного помолчав, он решительно надел шляпу и крикнул:

– Эй, тюремщик!

Загремели засовы, и дверь распахнулась.

– Знаешь, – неожиданно обернулся уже на пороге Фитцджеральд, – самое удивительное в этой истории то, что ты, в глазах всего света двойной изменник, завтра повиснешь в петле, а я, в скором будущем одиннадцатый граф Килдэр, надеюсь, буду жить долго и счастливо. И все-таки порой я тебе завидую.

– Ничего удивительного! – твердо произнес Парезе. – Ведь для Бога и мертвых, которые знают правду, я умру невиновным. А ты, даже если правда никогда не выйдет наружу, останешься отцеубийцей и предателем. Тебе и впрямь есть чем гордиться, Александр Фитцджеральд!

– Гордиться? – прищурился предатель. – Нет, Крис. Мне просто придется с этим жить…

На следующее утро Кристофера повели на казнь. Перед помостом он действительно увидел Элис, которая, лишь только завидев его, немедленно отвернулась. Похоже, гордая красавица не желала даже взглядом встречаться с бывшим женихом. Слезы потекли по щекам несчастного; приняв их за проявление страха, иные из зевак презрительно заулюлюкали, а иные – закричали, стараясь подбодрить Парезе. Правда, таких было куда меньше – кто же захочет открыто выражать симпатию бунтовщику на глазах английских солдат, оцепивших площадь?

Но вот уже зачитан приговор, и на шее осужденного затянута петля. Рывок! – и Кристофер упал на помост. Веревка, на которой его собирались вздернуть, почему-то оказалась так плохо привязана к перекладине, что не выдержала даже страшно исхудавшего за время заключения тела юноши.

Толпа, собравшаяся поглазеть на казнь, встретила это шумом и свистом. Веревку вновь приладили к перекладине, и страшно сконфуженный палач для верности повис на ней всей своей тяжестью, проверяя крепость узла. Кристофера вновь поставили на колоду, заменяющую табурет, вновь надели петлю, рывок! – и вновь он, живой и невредимый, валится на помост, а веревка оказывается разорванной, точно гнилая тряпка.

И вот тогда девица Элис впервые подняла траурную вуаль и взглянула в наполненные мукой глаза своего жениха. И – странно! – во взгляде ее были не ненависть и презрение, но любовь и гордость, словно девушка наперед знала, что Кристофер невиновен (а может, так оно и было?). А потом Элис выкрикнула так отчаянно, что ее голос разнесся по площади, перекрывая шум толпы:

– Люди! Помните о праве третьей петли!

Действительно, был такой древний обычай: если осужденному на казнь через повешенье трижды удавалось избегнуть смерти, то ему прощались все его прегрешения, сколь бы тяжкими они ни были, и возвращались свобода и доброе имя.