Федя судорожно вдохнул воздух, но это помогло ему так же, как рыбе, вытащенной из воды. Капли холодного пота выступили на лбу. Юноша давно уже понял, кто перед ним. Красивая картинка уже не скрывала сути. Литвинов вдруг почувствовал свою руку, сжимавшую подлокотник кресла до дикой боли в пальцах, до онемения. Он попытался разжать пальцы, но не смог: тело не слушалось. Сердце колотилось так сильно, будто хотело пробить дыру в груди. Все услышанное показалось слишком логичным и ясным. Осознание того, что в словах Саммаэля присутствовала весомая доля правды, гигантским червем сжирало остатки свергнутых принципов и ценностей. Литвинов ощущал себя сейчас как провинившийся первоклассник под строгим взглядом учителя; как участник реалити-шоу, прошедший через огонь и воду, а потом узнавший, что все это – тупая, бездарная шутка и он был лишь посмешищем на глазах миллионов зрителей… Как он мог так обманываться?! Да и сейчас… за что зацепиться? Где истина? В чем правда?

Но… почему ему так плохо сейчас?! Словно кто-то насильно вкладывает в него эти чувства и заставляет их рвать душу на части.

Юноша почти уже готов был плюнуть на все и отдать Ключ не взамен на «осуществление желаний» (подобный обмен даже сейчас казался ему чем-то чудовищным, будто он продал бы свою душу; к тому же, в своей нормальной жизни Литвинов имел все, что ему было нужно – здесь Саммаэль явно просчитался): Федя безумно хотел отдать Ключ только ради того, чтобы причинить боль Ариасу. Ненависть кипела в душе, хотелось все сломать, разрушить, и пусть оно летит ко всем чертям!!! Снова вспомнился Олег, тот момент, когда его тело накрывали белой простыней… мама… больница… Флайс… скробы… Ради чего???!!! Боль сгустком гнева пульсировала в висках, мысли путались… Отдать Ключ… Отдать… Просто отдать и поставить точку в этом кошмаре… Но что-то останавливало юношу, и он даже не мог сейчас понять, что: некая тончайшая грань, которая в минуты аффекта, сильнейшего гнева все же не позволяет совершить убийство. Предельно растерянный и подавленный, Федя был не в состоянии думать и тем более принимать какие-то решения. Мужчина смотрел на юношу пристально и внимательно и ждал, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Дайте мне подумать, – наконец смог выдавить Федя.

– Думай, Федя, я тебя не тороплю. У меня несколько иное восприятие времени, и ждать я могу очень долго.

Литвинов закрыл глаза, попытался успокоиться. Он ясно чувствовал: Саммаэль, сидящий напротив, подавляет его волю, подчиняет себе его мысли, видит его насквозь… Еще немного, и юноша все сделает так, как будет нужно его странному собеседнику, еще чуть-чуть, и он, как под гипнозом, сделает все, что угодно. И тут внезапно пришло воспоминание, ярко и отчетливо, будто это было только вчера. В ушах зазвучал голос старой цыганки: «Ты тот, кто должен выбрать. На этом пути, Федя, тебя ждут жестокие испытания. Но заклинаю тебя, сделай правильный выбор…» Федя ощутил, как из его головы тщательно стирается эта мысль, и изо всех сил постарался ее удержать. Он открыл глаза, посмотрел на Саммаэля. Во взгляде мужчины засквозила тревога. Федя отчаянно, с неимоверными усилиями принялся мысленно сопротивляться проникновению в его сознание, в его мозг. Губы мужчины сжались от ярости, а Федя вдруг вспомнил то пророчество, слово в слово… « Прежде чем решить, подумай, кому принадлежит твое решение: тому, кто манипулирует тобой? Твоим мыслям? Твоим чувствам? Или настоящему „Я“, что спрятано у тебя глубоко внутри? Только тогда, когда ты это поймешь, выбор станет по-настоящему свободным и честным». Ясность наступила мгновенно, как интуитивное озарение. Юноша встал и произнес: