— Вот теперь, видимо, начну стыдиться, когда ты станешь заниматься со мной сексом. Впервые в трезвом виде.

Он не заметил, как добрался до внутреннего дворика монастыря; уселся на маленькой лавочке у стенки, окружающей клумбу. На все это дело ему было насрать. Славек даже зевнул от скуки. Он помнил, как Мариола завела в его ноутбуке папку с названием «Отпуск мечты», поместив туда фотографии с их совместной поездки на море. Сташевский любил их пересматривать. Интересно, а для кого такую же папку Мариола создаст в будущем году? Интересно, а какая женщина создаст подобную папку для него?

— Что ты испытывал, когда ты снял женщину своего коллеги, спал с ней, а потом они приехали к тебе? — спрашивала Мариола. Они спали на твоей кровати, а ты — в комнате рядом. Что ты тогда чувствовал?

— Ничего, — всегда отвечал он в соответствии с правдой, если такое ничего ему не стоило. Сейчас он усмехнулся собственным мыслям. А что он чувствовал в данный момент? Ничего.

Сбоку к нему подсел Мищук.

В первый момент Сташевский его и не заметил, поскольку был погружен в свои мрачные размышления, коварно спутанные с восприятием окружающей красоты. Только он один мог соединить в себе эти два аспекта действительности одновременно. Боль и красота, полнейшая усталость и разрывающая энергия; какое-то страшное знании, которым обладал наряду с детской наивностью. Да, именно! Сташевский поймал себя на том, что все его мысли делаются все более наивными.

— Почему вы такой печальный? — спросил Мищук.

Славек глянул на типа в распахнутой американской куртке. Брать себя в руки он умел, хотя впечатление было ошеломляющее.

— А вы не были бы печальным? — ответил он. — Вот, веду следствие по какому-то идиотскому делу, которое тянется еще с тридцатых голов прошлого века, офицеры гибнут один за другим, у меня нет ни единого подозреваемого и… И тут вдруг ко мне подсаживается тип, который мертв несколько добрых десятков лет. Вы не назовете это причиной моего состояния?

— Жизнь всегда несет с собой разные неожиданности.

Сташевский слегка усмехнулся.

— В вашем случае, это даже трудно назвать жизнью.

Мищук расхохотался.

— Ты гляди… А вот тут пан меня и подрезал…

— Вы…

Он не смог докончить, потому что в наушнике раздался голос Гофмана:

— Славечек, а не мог бы ты нам открыть, с кем ты там разговариваешь?

— С паном Мищуком.

Тихое чмокание в микрофон.

— Я серьезно спрашиваю.