Рассказ о столкновении канюка с филином Сисси слушала, точно завороженная.

– Как все это странно и чудесно! Даже не знаю, кому бы желала победы, филину или канюку. Пожалуй, все-таки филину. Совы да филины – столь загадочные, таинственные ночные создания… и как это, должно быть, волнующе – увидеть одного из них при свете дня!

– Но ведь и красноплечий канюк великолепен, – возразил я. – Такой смелый, отчаянный малый, и как элегантен: пестрые перья, желтые когти и клюв!.. И как величаво парит в облаках, в токах теплого воздуха!

– Однако виргинский филин столь же прекрасен на вид. Золотистые глаза, полосатые, будто тигриная шкура, перья, и кажется необычайно мудрым! Думаю, это из-за тех перьев над глазами, что так похожи на брови.

– Этак ты вскоре заставишь его щеголять в жилетке, с моноклем в глазу, да дымить пенковой трубкой, точно мудрого гнома из детских сказок, – улыбнулся я. – Ну, а что скажешь о плутовке-пересмешнице, о голубой сойке? Как по-твоему, каковы могли быть ее побуждения? Ведь это же она посеяла меж ними вражду.

– Самосохранение, – поразмыслив, ответила Сисси. – Сойка ведь понимала, что легко может стать завтраком и для канюка, и для филина, вот и решила стравить их друг с дружкой. Если ей повезет, ни тот ни другой, опасаясь новой встречи с заклятым врагом, не вернется туда, на берег Скулкилла, а значит, ее гнезду на том дубе больше ничто не грозит.

Объяснение жены выглядело вполне правдоподобным, и посему привело меня в великолепное расположение духа. Утренние впечатления были настолько странны и ярки, что я едва не принял происшедшее за дурное знамение, каким-то непостижимым образом связанное с ужасающей посылкой, оставленной кем-то на нашем парадном крыльце неделю тому назад.

Между тем Сисси слегка задрожала и плотнее закуталась в шаль.

– Идем, посидим в гостиной? Мадди затопила камин, а мне хотелось бы сыграть тебе одну вещицу.

– Разумеется, дорогая.

Стоило мне следом за Сисси пройти из кухни в гостиную, Катарина, свернувшаяся калачиком в моем кресле, подняла взгляд, выгнула спину и потянулась, но насиженного места не оставила – просто позволила мне присесть и снова свернулась калачиком, уже у меня на коленях. Дважды моргнув на меня зелеными глазами, кошка вновь погрузилась в дрему и довольно замурлыкала. Моя ладонь легла на черепаховый мех ее спинки, а пальцы Вирджинии коснулись струн, извлекая из них первые ноты.

Узнав эту народную песню, я улыбнулся, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Как же приятно было слушать голос Сисси, сопровождаемый мурлыканьем Катарины! Жена чудесно играла на фортепьяно, однако стоило ей взяться за арфу – и душа моя неизменно воспаряла к небесам.