Дождь с ветром стучали по стеклам, потоки воды, громко булькая, стекали по водосточной трубе на стене, рядом с которой стояла кровать.

После сна Штефан выглядел гораздо лучше, а горячий суп буквально вернул его к жизни. Но сейчас, погрузившись в воспоминания о юности, проведенной в кипящем котле ненависти и смерти, он снова побледнел, а глаза запали.

– Я так и не уволился из СС, поскольку это была карьера мечты. А кроме того, уволившись, я непременно навлек бы на себя подозрение, что утратил веру в нашего обожаемого фюрера. Но год за годом, месяц за месяцем и, наконец, день за днем мне становилось все невыносимее видеть окружавшее меня безумие, убийства и террор.

Лоре вдруг показались безвкусными и креветки в тесте, и курица с лимоном, а во рту так пересохло, что рис прилип к нёбу. Отодвинув еду в сторону, она сделала глоток кока-колы.

– Но если вы не увольнялись из СС, то как же учеба в университете и занятия наукой?

– Видите ли, – ответил Штефан, – в институте я занимался отнюдь не научной работой, так как не получил университетского образования. Ну а кроме того… два года я проходил интенсивный курс английского языка, пытаясь выработать приемлемое американское произношение. Короче, я участвовал в проекте по заброске сотен глубоко законспирированных агентов в Великобританию и Соединенные Штаты. Но так как мне не удалось избавиться от немецкого акцента, за границу меня не послали. И все же, поскольку мой отец был одним из старейших сподвижников Гитлера, я считался в высшей степени благонадежным членом общества, и они нашли мне другое применение. Я был зачислен в штат помощников фюрера, где мне поручали самую деликатную работу, в основном в качестве посредника между враждующими правительственными группировками. Что позволяло без труда получать конфиденциальную информацию, полезную для британцев, чем я и занимался начиная с тридцать восьмого года.

– Так вы были шпионом? – взволнованно спросил Крис.

– Вроде того. Я по мере сил способствовал падению Рейха, чтобы загладить свою вину за то, что в юности служил ему верой и правдой. Я должен был искупить свой грех, хотя, казалось бы, такой грех искупить невозможно. Затем осенью сорок третьего, когда Пенловский достиг определенного прогресса в разработке ворот времени, посылая животных бог знает куда и возвращая их обратно, я был приписан к институту в качестве наблюдателя, точнее, личного представителя фюрера. Ну а также подопытной морской свинки, потому что должен был стать первым человеком, отправленным вперед сквозь время. Видите ли, они уже были готовы послать человека в будущее, но не хотели рисковать Пенловским, Янушским, Гельмутом Волковым, Миттером, Шенком или любым другим ученым, смерть которого нанесет невосполнимый урон проекту. Ведь никто точно не знал, вернется ли посланный в будущее человек обратно, подобно подопытным животным, а если вернется – то останется ли он целым и невредимым.