— Папа, послушай меня!.. — Катя цепляется за его запястье, сжимает отчаянно, не зная, что еще она может сказать.
Сказать: «Вы утонете!»
Они не поверят, увидят лишь новую глупую попытку шантажировать их своими страхами, выдумками.
— Катя, перестань! Можешь оставаться дома, а мы идем в парк.
Папа не изменит решения. Характер… Характером Катя в него.
Они с мамой уже на улице, где мчится куда-то веселый красно-желтый трамвай.
Субботний день, машин немного, но все же достаточно.
— Хорошо, папа, — принимает решение она.
Жалко майку, ведь не кооперативная… но что поделать, характер, любой ценой своего…
Старенький москвич не успевает затормозить, когда тринадцатилетняя девочка в черных лаковых туфельках стремительно шагает на проезжую часть — прямо ему под колеса.
— И все равно это невозможно… Невозможно! — Даша Чуб наотрез отказывалась смириться с потерей. — Киевицу не в силах забрать даже Велес. Киевица не может умереть! — сказала она, и в каждой ее букве было округлое, рычащее, твердое неприятие данного факта.
— Если она не захочет сама, — еле слышно напомнила Маша.
— Это твоя вина, ты не дала мне уничтожить картину… а ведь я говорила!.. И Катя была бы жива!
— Прости, я не почуяла зла, — Маша в отчаянии прижала к груди. — Прости!
Они замолчали.
Послышался мышиный шорох замка во входной двери. Скрип верхней петли. Шаги.
В круглую комнату Башни, слегка прихрамывая на правую ногу, вошла Катерина Михайловна Дображанская, за ней, с любопытством оглядываясь по сторонам, следовали мужчина и женщина средних лет.
— Не конец, — кратко пояснила Катя, — а возможность начать все сначала… Знакомьтесь, это мои мама и папа!