– Нет-нет, ничего общего.

– Тогда вам повезло: у сестры Марии Голгофской прекрасная память. Впрочем, бывают вещи, которых нельзя забыть.

Их пригласили войти, они двинулись по холодным темным коридорам с очень высокими потолками и закрытыми дверями по сторонам. Слышался шепот, вдали, напоминая прощальный взмах платком, мелькали и исчезали какие-то тени. И еще был гул, вибрирующий гул. Христианские песнопения…

– Скажите, матушка, сестра Мария Голгофская никогда не покидала вашего монастыря? – Шарко старался говорить едва слышно.

– В начале пятидесятых она по приказу свыше ушла от нас: ее направили в общину Сестер Милосердия при больнице Мон-Провиданс, где она оставалась несколько лет, потом вернулась сюда.

Мон-Провиданс… Люси уже слышала это название в архиве, от Патриции Ришо, и мгновенно отозвалась:

– Значит, она работала в школе для умственно отсталых детей, внезапно ставшей, по приказу правительства Дюплесси, психиатрической больницей?

– Совершенно верно. В школе, преобразованной в больницу, где постепенно собралось столько же безумцев, сколько и вполне здоровых людей. Сестра Мария Голгофская трудилась там несколько лет. В ущерб собственному здоровью.

– А почему она вернулась сюда, к вам?

Мать настоятельница обернулась, посмотрела на Люси. Глаза ее блеснули так, будто в каждом зажгли по свечке.

– Она ослушалась приказа и сбежала из Мон-Провиданс, дочь моя. Вот уже больше пятидесяти лет сестра Мария Голгофская – беглянка.

54

54

Комната монахини была обставлена просто, настолько просто, что это наводило на мысль о нищете: ничего, кроме голых стен серого камня, кровати, стула, молитвенной скамьи с пюпитром, на котором лежала Библия, оловянного распятия в изголовье кровати, шкафа, битком набитого книгами, и часов. Сквозь овальное окошко, расположенное очень высоко, сочился белесый свет. Старая женщина лежала поверх одеяла, вытянув ноги и сложив руки на груди. Смотрела в потолок.

Мать настоятельница подошла к ней, наклонилась, что-то прошептала на ухо, потом возвратилась к посетителям. Сестра Мария Голгофская медленно повернула к ним голову. Зрачки монахини побелели от катаракты, но окружала их океанская голубизна радужки.

– Я вас оставлю, – сказала мать настоятельница. – Выход вы легко найдете сами.

Она вышла, не прибавив больше ни слова, дверь за ней закрылась. Сестра Мария Голгофская, поморщившись от боли, с трудом встала, двигаясь со скоростью черепахи, добралась до стакана с водой и спокойно принялась пить. Из-за того что черное платье доходило до полу, казалось, будто она плывет по воздуху. Потом монахиня вернулась на кровать, приставила к стене подушку и села, привалившись к ней.