— Ты где?

Это был голос Люси.

— Прямо под тобой, — ответил Шарко.

Лестница, по которой он спустился, уходила еще куда-то вниз, на другие уровни, но дальше идти было некуда: перед ним был лед. Франк проломил его ручкой домкрата и увидел, как внизу плещется черная вода. Один или несколько подземных этажей были полностью затоплены.

У него сжалось сердце, и он решил двинуться по подземелью вперед, оставив лестницу за спиной.

В комнате, куда она его привела, было еще несколько выбитых дверей, и здесь было почти так же пусто, как и наверху.

Почти.

В углу прямо на полу валялся старый матрас, а рядом с ним стоял большой желтый бочонок. Пустой, новехонький, с крышкой, прислоненной сбоку. А на крышке — два символа: трилистник, свидетельствующий о радиационной опасности, и череп со скрещенными костями.

Люси почти уже спустилась, но Шарко знаком остановил ее.

— Стой где стоишь, не приближайся. Бочка пустая, но поди знай…

Солнечные лучи, проникая сквозь дыру в потолке, освещали только кусочек пола, остальная часть помещения тонула в темноте. Люси замерла на месте, вглядываясь в угол, где лежал матрас:

— Цепь… там, на матрасе, цепь!

И действительно, по матрасу вилась цепь с наручником на конце. Противоположный конец цепи был намертво вделан в стену.

— Вижу. Мы у цели, Люси.

Энебель втянула голову в плечи, обхватила себя руками. Вот, значит, где держали ребенка из больницы. Отсюда, наверное, Валери Дюпре его и вызволила, сбив замки подручными средствами.

— Наверное, Дюпре хотела добежать с малышом до мотоцикла, — выдохнула Люси, — но… но не успела.

Французы помолчали. Конечно, до цели они добрались, но почему-то обоих не покидало смутное ощущение неудачи. Ясно как день, что похитителям тут делать больше нечего и вряд ли кто теперь сюда сунется.

Люси, нервничая, забегала взад-вперед.

— Ну и что станем со всем этим делать?

— Вернемся в машину, — вздохнул Шарко. — Своими силами нам уже не управиться. Надо связаться с украинским НЦБ и властями, поставить их в известность.