Мерсье неподвижно сидел, неспособный ответить.

— Что за человек пришел на встречу? — спросил Белланже. — Его имя?

— Я никогда не знал его.

Сыщик понял, что Мерсье не лжет, и не смог скрыть своего разочарования. Поджал губы. Его собеседник побалтывал виски в стакане и рассматривал жидкость на свет.

— Мы продолжали общаться с ним по электронной почте, а потом он перешел в «ждущий режим», пообещав, что вскоре свяжется со мной. Через десять дней он уже располагал совместимой почкой. Попросил меня взять вещи на неделю и назначил встречу на автостраде А-четыре. Я остановил там свою машину, и за мной приехал серый микроавтобус «трафик». Без заднего окна, так что дорогу я не видел. Я отдал деньги, мы ехали часа два и подъехали к красивому, отдельно стоявшему дому. Мне предоставили комнату, а на следующий день я уже оказался на операционном столе…

— Операционная находилась в самом доме?

— Да, в одной из комнат. Я оставался там еще неделю, отходил после операции. Эти люди обеспечили мне уход. А уехал я оттуда так же, как приехал, на «трафике», снабженный документами и рецептами на препараты против отторжения пересаженной почки.

— Сколько врачей вас оперировали?

— Двое. Один старый, другой помоложе. Оба говорили с испанским акцентом.

— Есть представление, где это было? В каком направлении вас везли?

— А-четыре идет на восток. Я думаю, мы ехали по этой дороге довольно долго, час или два. Дом был в сельской местности, возможно, в ста или двухстах километрах от Парижа.

Телефон Николя зазвонил снова. Шарко был настойчив. На этот раз капитан сделал знак Мерсье, чтобы подождал, и приложил трубку к уху.

— Не сейчас, Франк, я занят. Перезвоню тебе через…

— Я знаю, кто такой Харон, — сказал голос в трубке.

78

78

— Это ребенок, похищенный в Испании в тысяча девятьсот семидесятом году. Его зовут Энцо Бельграно. О нем известно не очень-то много. Приемный сын военного врача, который здорово выдвинулся при диктатуре. Мальчишка рос среди насилия: его отец пытал людей на допросах и с самого юного возраста вдолбил ему в голову армейские ценности.

Шарко говорил по телефону, ведя машину. Выехав из Арекито, он теперь мчался к Буэнос-Айресу. Никаких признаков «мустанга» на горизонте. Он собирался ехать без остановок, чтобы завернуть в прокатную контору, заявить о краже машины, которая на самом деле покоилась где-то в трясине, и успеть купить билет на парижский самолет, вылетавший завтра в шесть утра.

Он спешил поскорее вырваться из этой проклятой страны.

— По примеру своего приемного отца Бельграно проявил склонность к медицине. Известно, что он специализировался по нефрологии и очень рано начал свою карьеру в одной больнице Буэнос-Айреса. Его описывают как человека холодного, методичного, но блестящего. Я встретился с Гомесом, журналистом, который собирал о нем сведения. Так вот, он сказал, что не знает, как произошло сближение Бельграно с Клаудио Кальдероном, руководившим в то время офтальмологической клиникой в Корриентесе, в семистах километрах оттуда. Но у него есть своя теорийка: Колония дель Монтес, директор которой был назначен диктатурой, с конца семидесятых стала центром черного оборота роговицы глаза. Отец Бельграно был, без всякого сомнения, в курсе того, что там творится, поскольку работал тогда в концлагере неподалеку от больницы. Может, он сам направил своего сына к Кальдерону, когда тому пришла в голову мысль расширить трафик за счет постоянного спроса на почки для пересадки. Энцо Бельграно прибыл в клинику за три года до закрытия Колонии.